Сьюзен Филлипс - Итальянские каникулы Страница 25

— Пытаешься меня соблазнить? — осведомился он, вновь сажая очки на нос.

— О чем это вы?!

— Эта штука, которую ты проделываешь языком.

— Я ем мороженое.

— Ты играешь с ним.

— Я не… — Она остановилась и вытаращилась на него. — И это вас заводит?

— Может быть.

— Заводит! — Искорки счастья взорвались в ней цветным фейерверком. — Вы заводитесь, наблюдая, как я ем!

Он раздраженно поморщился:

— В последнее время у меня было туговато с сексом, так что мне много не надо.

— Еще бы! Сколько там прошло? Пять дней?

— Я и не подумал брать в расчет тот жалкий перетрах.

— Интересно, почему же? Вы свое получили.

— Разве?

Настроение сразу упало.

— А разве нет?

— Я ранил твои чувства?

Судя по тону, это его не слишком беспокоит. Изабел попыталась решить, сказать правду или нет. Не стоит.

— Вы меня просто уничтожили. А теперь пойдем в музей, прежде чем я совершенно потеряю голову.

— Чванлива и язвительна, — констатировал он.

По сравнению с нью-йоркскими блестящими памятниками прошлого музей этрусской культуры Гуарначчи выглядел непритязательно. Маленький вестибюль оказался довольно убогим и немного мрачным, но когда они начали рассматривать экспонаты в стеклянных витринах первого этажа, Изабел не могла отвести взгляда от богатых коллекций оружия, украшений, керамики, амулетов и предметов религиозного культа. Однако еще более впечатляющей была поразительная музейная коллекция алебастровых погребальных урн.

Изабел припомнила немногочисленные урны, виденные ранее в других музеях. Здесь же просто глаза разбегались: сотни урн теснились в старомодных стеклянных витринах, и, похоже, многим еще и места не хватило. Предназначенные для хранения пепла усопших, они были украшены лежащими фигурками как мужскими, так и женскими. По бокам красовались барельефы мифологических и бытовых сцен, битв и пиршеств.

— Этруски не оставили письменных памятников, — пояснил Рен, когда они наконец поднялись на второй этаж, где обнаружили все те же урны. — Почти все, что мы знаем об их повседневной жизни, почерпнуто из этих барельефов.

— Они уж точно куда интереснее, чем наши современные кладбищенские надгробия, — заметила Изабел, остановившись перед большой урной с фигурами престарелой супружеской четы на крышке.

— Urna degli Sposi[24], — заметил Рен. — Одна из самых известных в мире.

Изабел долго смотрела на старые морщинистые лица.

— Они выглядят совсем живыми. Будь на них другие одежды, ничем не отличить от той пары, которую мы сегодня видели на улице.

Судя по дате, старики умерли в девяностый год до Рождества Христова.

— Сразу видно, что она просто обожает его. Должно быть, их брак был счастливым.

— Я слышал, что подобные вещи существуют, — согласился Рен.

— Но не для вас?

Изабел попыталась припомнить, женат ли он. Кажется, в прессе ничего не появлялось…

— Определенно не для меня.

— Никогда не пробовали?

— В двадцать лет. Девушка, с которой мы вместе росли. История длилась всего год и закончилась крахом, поскольку с самого начала оказалась кошмаром. А ты?

Изабел покачала головой:

— Я верю, что счастливые браки бывают, но не для таких, как я.

Разрыв с Майклом вынудил ее признать правду. Вовсе не занятость мешала ей готовиться к свадьбе. Подсознание остерегало ее от брака, любого брака, даже если бы Майкл был более порядочным, чем на самом деле, человеком. Она не считала, что супружеская жизнь обязательно должна быть такой же беспорядочной, как у ее родителей, но брак по природе своей разрушителен, и для нее жизнь без мужа и детей намного привлекательнее.

Они перешли в другой зал, и тут Изабел вдруг остановилась и замерла так неожиданно, что Рен налетел на нее.

— Что это?

Он проследил за направлением ее взгляда.

— Жемчужина музея.

В центре комнаты в специальной стеклянной витрине стоял единственный экспонат: поразительная бронзовая статуя обнаженного мальчика высотой приблизительно в два фута, но всего несколько дюймов в ширину.

— Это один из наиболее знаменитых этрусских артефактов в мире, — пояснил Рен, когда они подошли ближе. — В последний раз я видел его лет в восемнадцать, но помню до сих пор.

— Ошеломляюще. И прекрасно.

— Она называется «Вечерняя тень». Сама видишь почему.

— О да.

Неестественно вытянутая фигура мальчика напоминала о человеческой тени в конце дня.

— Выглядит настолько современно, что могла бы вполне сойти за шедевр модерниста.

— Третий век.

Остальные детали скульптуры тоже мало соответствовали духу древности. Бронзовая голова с короткими волосами и нежными чертами могла бы принадлежать женщине, если бы не маленький, ничем не прикрытый пенис. Длинные тонкие руки опущены по бокам, колени обозначены крохотными выпуклостями. Ступни в отличие от головы непропорционально велики.

— Статуя необычна именно своей наготой, — продолжал Рен. — И ни одного украшения, долженствующего обозначить статус, хотя такие вещи были крайне важны для этрусков. Возможно, эту фигурку принесли в дар богам.

— Она великолепна.

— В девятнадцатом веке какой-то фермер выкопал ее плугом и долго пользовался как кочергой, пока кто-то не понял, что это такое.

— Представить только: страна, где подобные вещи можно вырыть плугом.

— Во всех тосканских домах хранятся горы этрусских и римских поделок. Все шкафы ими загромождены, и после нескольких стаканов граппы владельцы охотно показывают их туристам.

— И у вас на вилле тоже есть такие тайники?

— Насколько мне известно, все, что собирала тетя, выставлено в комнатах. Приходи завтра на ужин, и я ничего не утаю.

— Ужин? Может, лучше ленч?

— Боишься, что с наступлением ночи я превращусь в вампира?

— С вами и такое бывало.

Рен рассмеялся.

— Довольно с меня на сегодня погребальных урн. Пойдем поедим.Она в последний раз оглянулась на «Вечернюю тень». Ее отчего-то беспокоили исторические познания Рена. Она предпочитала сохранить о нем впечатление как о сексуально озабоченном, эгоцентричном и не слишком умном человеке. Все же два из трех тоже неплохо.

Полчаса спустя они уже пили кьянти в уличном кафе. Пить вино за ленчем казалось некоторым гедонизмом, но то же самое можно было сказать и о пребывании в обществе Лоренцо Гейджа. Даже идиотский костюм и примотанная скотчем дужка очков не могли полностью скрыть эту развращенную элегантность.

Она окунула клецку в соус из оливкового масла, чеснока и свежего шалфея.

— Боюсь, что за эти два месяца успею набрать не меньше десяти фунтов.