Она умеет смеяться (СИ) - Семакова Татьяна Страница 26

— Привет, я чертовски скучаю, а ты бледная, как смерть, но при этом горячая и совсем не в том смысле, в каком бы мне хотелось, — выдал на одном дыхании и прислонился губами к моему лбу, а я криво улыбнулась в ответ. — Вишня, у тебя температура.

— Я знаю, — ответила кисло, — отвезёшь меня домой?

— Конечно, только не понятно, на кой хер ты притащилась, да ещё и пешком, — проворчал, заводя машину.

— Была неподалёку, хотела осесть и подумать, но…

— Неудачно получилось, — поморщился Сеня, — кстати, я походу спал с твоей сестрой. Я не помню, но она как-то странно на меня посмотрела.

— Ни слова о ней или я выйду на ходу, — отрезала, выставив ладонь в его сторону.

— Потом, так потом, — отозвался флегматично, — как с делом?

— Сень, я искала тихую гавань, — вздохнула тяжко, — ты не мог бы…

— Молчу, — хмыкнул и в самом деле затих, а я достала телефон и начала просматривать документы.

Конечно, было бы удобнее в офисе. Не в тряске, открыть на компьютере, а не ломать глаза по пути. Конечно, было бы проще послать обеих к чертям собачьим, но… семья. И сестра все же беременная, от кого бы то ни было. И малыш не в чем не виноват, особенно в том, что его мать — лживая сука.

А вот ещё одна лживая сука — Попова. Исаев был абсолютно уверен в цвете ее глаз и сомневаться в том, что у него есть предпочтения по женщинам, не приходилось. И многое объясняло. Например, то, что я определенно не вписываюсь со своими карими. Видимо, в лифте было слишком светло, в отличии от полумрака его домика в лесу. Так, ладно, опять понесло… Допустим, глаза у неё голубые. Зачем линзы? Причем, с самого начала знакомства с Федотовыми, если бы у девушки сначала были голубые глаза, а потом вдруг карие — это бы заметила, как минимум, Светлана. Ерунда какая-то, но вот, что любопытно — ребёнок не Федотовых. Карие глаза девочке могли достаться только от отца. Значит, либо клиника занимается непонятно чем, точнее, центр планирования «Счастливая семья», либо Попова не слишком старательно выполняла условия договора, вступая в интимную близость примерно в то же время, когда была выполнена процедура оплодотворения. К тому же, по законодательству, суррогатная мать должна была родить, как минимум, одного здорового ребенка до этого, но был ли он у Поповой? Панфилов мог бы с лёгкостью достать эту информацию, но знал ли он о том, что Лилю вынашивала другая женщина? Вряд ли Федотовы об этом особенно распространялись, да и к делу это отношения не имеет, если не знать, что Попова звонила бывшему. И он так же блуждает в потёмках, как я и, а девочка в опасности. Черт!

Я поморщилась и только в этот момент поняла, что машина стоит у моего дома, а Сеня откинул кресло и дремал рядом. Дрожащими руками достала телефон и набрала Ростислава. Он взял трубку, а я сказала быстро:

— Можем встретиться у квартиры Михайловой?

— Буду там через двадцать минут.

Отключилась и шумно выдохнула, а Сеня приоткрылся один глаз, спросив просто:

— Куда?

Я открыла почту на телефоне, пока он возвращал кресло на законное место, и назвала адрес.

Ехали мы около получаса, остановились возле девятиэтажки в тихом спальном районе, напротив подъезда уже стояла машина Панфилова, все ещё заведённая. Я попрощалась с другом, отправив его на все четыре стороны, и пересела к Ростиславу, нервно теребя ремешок сумки и боясь смотреть ему в глаза.

— Ребёнка нужно найти, — сказала сиплым голосом. Покашляла и закончила мысль: — Наши личные дела тут не при чем.

— И все-таки мы поговорим, — ответил глухо, а я поморщилась и развернулась к нему, спросив:

— Это обязательно?

— Я думать ни о чем другом не могу, — выдохнул раздраженно, — а должен. Вся эта ситуация выводит меня из себя. Я зол, но чувствую ответственность и не могу этим пренебречь. Я не дарил ей то кольцо, вообще никакого не дарил, но мы распишемся, потому что так правильно. Я буду вести себя так, как будто это мой ребёнок, даже если вероятность всего один процент. Но я не совсем идиот и все же сделаю тест на отцовство, когда ребёнок родится.

— И дальше что? — спросила грустно. — Просто оставишь ее, прожив с ней почти год? С младенцем на руках? Не смеши.

— Не оставлю, — ответил, подумав, — буду помогать. Но жить с ней и дальше не стану и ребёнку свою фамилию не дам.

— А что второй кандидат?

— Слинял, — процедил сквозь зубы, — когда Эмир начал спрашивать. Шмотки наспех побросал и уехал. Камеры засекли на выезде из города, за скоростью он не следил. Но это не моя проблема, Линда.

— Что ты пытаешься сказать? — спросила со смешком. — Подожди девять месяцев, а там как карта ляжет?

Он поморщился и отвернулся, начав барабанить пальцами по рулю.

— Нет, это даже звучит бредово, — ответил через время. — Наверное, просто пытаюсь не выглядеть мразью в твоих глазах.

— Да брось, мы даже не встречались, — отмахнулась, стараясь, чтобы голос звучал обыденно. — Отрицать глупо, ты мне нравишься, но что с того? Не получилось.

— И это бесит. Потому что ты мне не просто нравишься, я с ума схожу. Я…

— Даже не думай! — рявкнула, оборвав его на полуслове. — Замолчи, слышишь?! — по щекам потекли злые слёзы, я сжала кулаки и готова была набросится на него, чтобы заткнуть силой. — У тебя свадьба завтра!

— Похороны у меня завтра, — ответил тихо и внезапно хохотнул: — Это так глупо, что даже не верится. Как будто смотрю какую-то тупую мелодраму. Давай уедем? Плюнем на все и уедем прямо сейчас.

— Куда? — хмыкнула в ответ. — До ближайшего мотеля? А утром будем прятать друг от друга взгляд и гадать, стоило ли оно того. Променять секс на совесть, готов рискнуть? Я — нет. Потому что пройдёт время, страсть утихнет и останется только тихая ненависть к себе. Я буду думать, а как там мой племянник или племянница, ты продолжишь гадать, а не твой ли это ребёнок.

Он развернулся и положил мне ладони на щёки, слегка притянул к себе и поцеловав. Прощальный поцелуй. Горький, нежный, чувственный. Короткий, как наши отношения.

— Я тебя люблю и вряд ли это когда-то изменится, — сказал тихо, слегка отстранившись, а я вновь заплакала. — И ты такая умница и хоть и королева психов, но с большим сердцем. А ещё у тебя температура.

— Да я знаю, — надула губы, а он вышел и слазил в багажник, вернувшись с аптечкой и бутылкой воды. Покопался в ней, выудил таблетки и протянул мне.

— Обычный парацетамол, должно полегчать. Я плаваю в этом болоте уже несколько дней и ни черта не понятно, мне нужна твоя светлая голова и объяснения, каким боком тут замешан Исаев. Ни в жизнь не поверю, что он по доброте душевной раздаёт бабки.

— Ты удивишься, но по факту — так и есть, — хмыкнула, выпив две таблетки. — Ты в курсе, что Федотовы прибегли к суррогатному материнству?

— Что?! — прорычал, схватив телефон, но тут же отбросил его. — Черт! Терпеть не могу, когда клиенты утаивают информацию. Я думал, удочерили. Черт!

— Бурная реакция, — напряглась, присматриваясь к нему, — пояснишь?

— Я нашел у Михайловой в документах последнюю страницу договора, — сказал, с трудом успокаиваясь. — Он был подшит, но, похоже, она столько раз его перечитывала, что бумага просто порвалась и она не заметила, что страницы не хватает. А вот самого договора нет. Там реквизиты клиники, «Счастливая семья» и пара пунктов контракта, из которых я сделал вывод, что она была суррогатной матерью. Но вот что любопытно, у неё нет отметки в паспорте о детях. То есть, если она все же родила, это был ее первый ребёнок. И тогда я начал копать под клинику, но по бумагам все чисто, сотни довольных клиентов и прочее.

— Попова Ксения Ивановна, — сказала невпопад, но он кивнул и взял телефон, повторив ее имя и добавив:

— Паспорт, все страницы, — отложил его и продолжил: — Охранника из будки нашел. Услышал шум с парковки, пошёл проверить, о похищении узнал только когда шумиха началась. Испугался, залёг у товарища на даче, стуча зубами. Выходит, шлагбаум открыли с пульта. Общался с соседями Михайловой, квартиру она снимала, договор аренды имеется, срок длительный, беременной ее видели, но с ребёнком — нет. Спрашивать не спрашивали, мало ли чего, зачем душу травить. И видели за пару недель до похищения мужчину, похоже, он жил у неё. Ещё тачку с номерами соседнего региона, но никто не запомнил цифры, а камер по району нет. Правда, он продолжал жить, а машины уже не было, так что это ни о чем не говорит.