Заставь меня (ЛП) - О' Страница 27

Я бы перевернул ее и напоил ее тугую киску своей спермой, а если бы она запротестовала, я бы засунул ее лицо в подушку, чтобы не слышать этого. Потому что она моя. И я не услышу иного. Даже от нее.

Моя рука сгибается над компьютерной мышкой, когда я переключаю изображение на экране, чтобы не поддаться искушению передумать и ворваться туда прямо сейчас. Я прокручиваю время назад, чтобы просмотреть запись, когда меня не было. Не удивляюсь, узнав, что она рыскала по квартире. Я надеялся, что так и будет. Хочу, чтобы она интересовалась мной так же, как и я ей.

Через полчаса раздается резкий писк, предупреждающий меня о том, что кто-то включил сигнализацию на двери хранилища. Я отключаю ее и проверяю камеру в гостевой спальне. Кровать Харлоу пуста. Затем перевожу взгляд на камеру в коридоре и улыбаюсь экрану компьютера.

Это очень забавно — у нее наглая самоуверенность или острая нехватка самосохранения. Я наблюдаю, все больше забавляясь, как она разочаровывается в запертом замке. Она откидывает с лица выбившиеся пряди волос и смотрит на дверную ручку.

Конечно, ни одна шпилька для волос не сможет открыть эту дверь. И если только она случайно не нажмет на кнопку, замаскированную под винт, она даже не узнает причину своей неудачи. Она встает, убирает с лица волосы и кладет руки на бедра. Смотрит на дверную ручку так, словно это непослушный ребенок.

Теперь я понимаю, что под белой футболкой большого размера на ней нет ничего, кроме нижнего белья. Вижу нижнюю часть ее задницы, выглядывающую из-под подола футболки.

Я хочу взять ее пухлую нижнюю губу между зубами и прикусить, пока она не вскрикнет, но не отпускать, пока не почувствую вкус ее крови. Она может попытаться вырваться, но я отшлепаю ее по голой заднице так, что ей некуда будет деться, только ближе ко мне. Но больше всего хочу увидеть, как она вздрогнет, когда я открою дверь, на которую она так пристально смотрела.

Я так и делаю, и выражение ее лица не разочаровывает. Она варьирует от шока и страха до обиды, словно не может поверить, что я вторгся в ее попытку взлома.

Прислоняюсь к дверному косяку и оглядываю ее взъерошенный вид, не упуская из виду, как ее пухлые бедра сжимаются вместе, когда она делает то же самое, что и я.

— У тебя вошло в привычку врываться в офисы опасных людей?

— Нет, — хмыкает она. — Только в твои. Я не знала, что ты дома, — она выпячивает подбородок, как будто это достаточное оправдание для взлома.

— Давай покажу тебе кое-что, Златовласка, — я нажимаю на специальный винт, и ее выражение лица становится взволнованным, когда она видит скрытую клавиатуру.

— Не могу соврать, это очень круто, — ее глаза смягчаются, когда она смотрит на меня, языком проводя по верхним зубам. Я наблюдаю за этим движением с нечто темным и горячим, закипающим в моем нутре, желая увидеть, как этот же язык вылизывает меня от яиц до головки, а затем обсасывает свои губы, проглотив каждую мою каплю.

Я выхожу из дверного проема и протягиваю руку, приглашая ее войти. Она будет первой женщиной, когда-либо ступившей на порог хранилища.

— На мне нет штанов…

— И что? — смеюсь я. — Не стесняйся меня, куишле, — она смотрит на меня подозрительно, но входит. Я не могу удержаться и шлепаю ее по заднице, когда она проходит мимо.

Она оборачивается, и я пожимаю плечами.

— Плата за вход.

— Это твое логово для слежки или что-то типа того? — она осматривает шесть мониторов и различные записи с камер наблюдения на каждом из них.

— Или что-то типа того, — бормочу я, становясь позади нее и любуясь тем, как ее позвоночник выпрямляется от моего присутствия. Она неуловимо, словно это бессознательное движение, наклоняет голову в сторону, привлекая мое внимание к вытянутой шее. Как будто ее тело реагирует на меня без контроля, предлагая свое обнаженное горло.

Но затем она горбится, скрещивая руки. Я слежу за углом наклона ее головы и вижу, что она смотрит на прямую трансляцию из своей спальни.

— Это уже наглость, Кэш, — она отворачивается, словно не в силах больше смотреть на уничтожение своей личной жизни.

— Нет, детка. Я никогда не скрывал своей личности, — поднимаю пальцем ее подбородок, чтобы она не пропустила ни одного слова. — Наглость, что ты приходишь ко мне, а потом делаешь вид, что я тебе не нужен, даже когда я, блять, знаю, что ты грезишь обо мне, прикасаясь к себе, — горячий воздух наполняет мою грудь, тот самый зверь, который хотел ворваться в ее комнату и накачать ее спермой, снова всплывает на поверхность. Электричество пробегает по мне, когда я решаю, что эта маленькая игра подходит к концу. Настигаю ее, пока она не упирается спиной в стол.

— Я устал ждать, куишле. Ты скажешь мне прямо сейчас, что твои чувства ко мне пожирают тебя изнутри так же, как и мои чувства, или, да поможет мне Бог…

Она хватает мою руку и подносит ее к промежности между своих ног. Поднимает брови, как бы говоря: видишь? Я смеюсь.

— Я отлично знаю, как твое тело реагирует на меня, детка. И знаю, что твоя киска умоляет. Но я хочу, чтобы ты умоляла. Если бы мне нужна была лишь твоя мокрая пизда, я бы взял тебя той ночью на кухне в «Логове».

Она, дрожа втягивает воздух.

— Ты представляешь себе это сейчас, да? — оттягиваю ее трусики в сторону, и она вздрагивает, когда я провожу пальцем по ее телу, едва раздвигая губы. — Тебе бы это тоже понравилось — хотя ты бы никогда в этом не призналась. Сначала бы сопротивлялась. И это лишь меня раздразнило бы — твои мольбы, твой испуг, разжигающий возбуждение, звук смешанного удовольствия и боли, который ты издала бы, когда я вошел в твою маленькую тугую киску.

— Это очень похоже на насилие, Кэш, — она пытается говорить грубо, но ее зрачки расширяются, а щеки краснеют.

— Нет, детка. Просто я беру то, что мне принадлежит, — провожу тыльной стороной ладони по ее челюсти — нежное прикосновение, противоречащее жестокости моих слов. Мне нравится видеть, как она борется с собой, нравится знать, что я испортил ее так же сильно, как она меня. И мне нравится…

Ее пощечина заставляет меня откинуть голову в сторону. Прежде чем ее рука успевает отпрянуть, моя дергается и обхватывает ее запястье. Она не хрупкая девушка, но, когда моя кровь начинает так бурлить, я боюсь, что могу сломать ее, как ветку. Когда дело доходит до физического воздействия и агрессии, я не думаю, а просто реагирую. Мое тело — это хорошо отточенное оружие, которое не требует размышлений.

Я не обращаю внимания на то, что она бормочет, хватаю ее за другое запястье. Кручу ее и пихаю на стол, вытягивая ее руки и сжимая их над головой одной из своих.

Первый удар оставляет блестящий красный след на ее заднице. От этого отпечатка у меня ослабляется узел из огненной веревки в груди. Но лишь немного. Поэтому я не останавливаюсь.

Харлоу

Первый удар ошеломляет меня. Следующий приводит в бешенство. Последующий, наконец, побуждает к действию, и я сопротивляюсь его захвату. Он горько смеется. Я делаю так, как он предсказывал.

Сопротивляюсь, становясь все более горячей и влажной.

Я пытаюсь оттолкнуть его, но добиваюсь лишь того, что раздвигаю ноги еще шире. — Вот так, детка, раздвинь их для меня.

Он наслаждается этим. Больной ублюдок.

Я прикусываю язык после первого шока, отказываясь доставлять ему удовольствие своими криками. Но следующий шлепок приземляется на киску, выводя меня из состояния напряженной сосредоточенности, отчего я громко стону.

— Хорошая девочка, дай мне послушать тебя, — он тяжело дышит, напрягаясь от силы, с которой обрушивается на меня. Я пытаюсь сдержаться при следующем ударе, но это безнадежная попытка.

Резкий, обжигающий удар по клитору не похож ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше, оставляя после себя покалывание в пальцах ног. Мое сердце трепещет от волнения между каждым шлепком. Не знаю, волнуюсь ли я потому, что боюсь очередного удара или отчаянно хочу его.