Эм + Эш. Книга 1 (СИ) - Шолохова Елена Страница 28

«Ничего, — решила я, — успею, пробегусь, если что». На всякий случай туфли и капроновые колготки захватила с собой — вдруг времени будет совсем в обрез, тогда я от неё сразу пойду в школу.

Я вылетела из подъезда и припустила. Сначала я бежала как хороший спринтер, но дистанция в семь километров вымотала меня так, что к тёте я заявилась, с трудом переводя дух. А мне ведь ещё обратно возвращаться!

Зато платье действительно оказалось просто отпад! Умеют же французы шить! Само коротенькое, чуть выше колен, и без рукавов. Сидит по фигуре, облегает, но не тесно, от бедра — лёгкий клёш, а на спине — потайная молния. В тканях я не смыслю, но материал плотный, такого насыщенного, изумрудно-зелёного цвета. И главная деталь — вставка (шириной сантиметров двадцать пять) на уровне талии из ткани того же цвета, но прозрачной. Может, шифон? Мерила я его, затаив дыхание.

Платье было, конечно, красивым, просто потрясающим, но очень уж откровенным. Считай, живот и спина практически обнажены, пуп видно. А если поднять руки, то и бюстгальтер. Я от собственного отражения даже смутилась. Странно, что тётя мне его отдала. Засомневалась, может, она просто не в курсе, как это смотрится на теле? Но Ирма сказала, что выгляжу я сногсшибательно. Правда, добавила: «Постарайся только отцу на глаза не попадаться, но если вдруг что — можешь валить на меня».

Мочалова велела выступающим прийти в школу пораньше, часам к пяти. Сказала: «Ещё раз проговорим все организационные моменты и удостоверимся, что всё готово». Можно подумать, мы концерт в Большом давать собрались. И всё же я правда хотела прийти пораньше, но так уж вышло…

Из Химок я неслась на всех парах, срезала путь через дворы, где меня пару раз облаяли собаки. Но в конце концов выдохлась и, подходя к школе, еле волочила ноги. И конечно, я опоздала. Вместо пяти пришла почти в шесть. Одна надежда была, что вечер сразу не начался — бывают же всякие заминки. Ну и выступали мы, к счастью, третьи с конца.

Заминки, может, и были, но когда я влетела в вестибюль, концерт шёл полным ходом. Из рекреации доносились разномастные голоса — кто-то хором пел частушки. Я пулей ринулась в наш кабинет — во время школьных вечеров все классы раздевались-переодевались по своим кабинетам — но он оказался заперт! Гардероб тоже был закрыт. Я помчалась на второй этаж к маме, моля, чтобы она ещё не ушла с работы. Уже подходя к кабинету немецкого, я сообразила, что если она увидит меня в платье Ирмы, то вполне может вообще никуда не пустить. Но хоть тут повезло — маму я поймала буквально в дверях, она оставила мне ключ, а сама пошла домой. Я перевела дух, скинула куртку, стянула сапоги и шерстяные колготки и осталась в чулках со стрелками — тоже презент Ирмы в дополнение к платью. Надела туфли, кое-как руками поправила волосы и побежала вниз, в рекреацию.

В зале толпился народ, тесным кольцом окружив импровизированную сцену, огороженную стульями, где девчонки из 10 «Б», все как одна ярко-румяные и в пёстрых платочках, как раз допели свои частушки.

Обогнув толпу зрителей, я еле протиснулась к Стасу. За его спиной маячила Светка с убитым лицом, а рядом стояла Мочалова.

— Ты! Я убью тебя! — заорала Светка сквозь аплодисменты. — Я тут чуть не рехнулась! Всю школу оббежала, Левченко к тебе домой посылали. Ты где была? Нам скоро петь! Блин, меня уже трясёт всю. Не знаю, как теперь играть буду!

Как только частушечницы убежали, в середину зала вышла Мочалова и объявила выход 11 «А». Эти тоже выступали капеллой и среди них красовалась в нежно- сиреневом Шестакова. Исполняли «Синих лебедей» Наташи Королевой. Честно говоря, не очень. Пели в разнобой, кто-то из них упорно фальшивил. Был бы аккомпанемент, возможно, звучало бы лучше. А может, я просто придираюсь из-за Шестаковой, такой сегодня светлой и воздушной как пирожное безе. Последнее время, заметила, я теряю объективность, если дело касается неё или Шаламова.

— Всё, сейчас мы! Я точно не смогу играть. Смотри, как у меня трясутся руки. Спасибо тебе! — ругалась Светка.

Я её понимаю, я бы сама на себя ругалась.

— Ты мне скажи, ты где была?

— К тёте бегала, в Химки, вот, за платьем.

Только тут Светка удосужилась оглядеть меня. Она как будто вцепилась взглядом в моё злополучное платье, и взгляд этот мне не понравился. Сама не знаю, почему. Просто неожиданно возникло смутное неприятное ощущение, точно откуда-то повеяло холодком. Хотя глупости всё это — у Светки и самой платье было шикарное, синее, с люрексом. В общем, она в нём сияла в прямом и переносном смыслах.

— Класс! — наконец проговорила она без тени улыбки. — Кого соблазнять намылилась? Ладно, шучу. Надо сказать Мочалке, что ты пришла. А то она чуть не лопнула, когда узнала, что тебя нет. Орала как бешеная.

Светка повертела головой, нашла Мочалову и двинулась к ней. Я предпочла остаться на безопасном расстоянии и со стороны наблюдать, как Светка дёрнула её за рукав и показала на меня. Мочалова тотчас раздула ноздри и щеки, выкатила глаза и сжала губы в куриную гузку. Всем видом, короче, показала, в каком она гневе. Ну и ладно.

Хоть «Синие лебеди» меня и не впечатлили, но зато дали время отдышаться, иначе сама спела бы не лучше. Я примостилась на краешек стола Стаса Бурлакова, ожидая, что он возмутится, но тот меня сразил наповал.

— Эмилия, после них вы будете выступать? — спросил он.

Мы сроду не общались, даже не здоровались, а тут вдруг: «Эмилия». Я от удивления только кивнула.

— Тебя все потеряли, — сообщил он. Я снова кивнула, мол, в курсе.

— Хочешь попить? — Он занырнул под стол, пока я таращилась на него, округлив глаза. Через секунду, кряхтя, вылез и протянул мне непочатую бутылку пепси-колы. Потом спохватился и стал открывать её ключом. Не вышло. Тогда хлопнул о край стола, пробка отскочила, газировка вспенилась и побежала через горлышко, заливая пол и, наверное, брюки Стаса.

— А, чёрт. — Он сунул бутылку мне, а сам принялся оттряхиваться. А меня вдруг смех разобрал. Он покосился на меня и тоже засмеялся. Хорошо хоть перед нами стояли Васин и Кириченко из 10 «Г» и заслоняли от всех своими спинами. Бутылку я взяла, потому что пить и правда очень хотелось после такого забега. И потом, он так долго возился, старался, улился весь, после такого даже неудобно было бы отказывать.

— Спасибо, — я вернула ему пепси, отпив примерно треть. Он так странно на меня смотрел и, очевидно, хотел ещё что-то сказать, но тут закончилась песня и все стали хлопать. 11 «А» не частушечницы, которые сразу же умчались. Эти ещё красовались минуту-другую, собирая аплодисменты, и покинули сцену, наверное, только потому, что вышла Мочалова объявлять нас.

— Тишина! Тишина все! Следующим номером нашей программы выступят… кхм… Светлана Черникова и Эмилия Майер с арией из оперы «Юнона и Авось».

Мы со Светкой вышли на «сцену». Половина публики переглянулась, некоторые присвистнули. Не знаю, на «арию из оперы» так отреагировали, что ли? Вообще, я ведь раньше уже пела, и часто. «Арлекино» и «Мага-недоучку» Пугачёвой постоянно исполняла на всех смотрах и праздниках. Правда, давно, года три назад. Или четыре. Потом стала стесняться сцены и отказываться наотрез. Забыли уже?

Светка гордо и уверенно прошествовала к пианино. Я — следом. Не очень гордо и не слишком уверенно. Встала неподалёку от неё, слегка полубоком, чтобы не видеть зал, а главное — не видеть Шаламова. А то, чувствую, слова и звуки застрянут в горле.

Что странно, как бы я ни стеснялась, стоило мне запеть и неловкости как не бывало. Я как будто погрузилась в музыку. Как будто перенеслась на два столетия назад и превратилась в Кончиту, а всё вокруг просто перестало существовать. Очнулась только тогда, когда допела последнюю строку. Сначала стояла тишина, я даже растерялась, но потом все стали хлопать.

Кто-то крикнул: «Браво!». Я оглянулась на звук — кричал Белевич, а рядом с ним стоял Шаламов, скрестив на груди руки, и смотрел на меня так, что внутри всё сжималось. Обычно он поглядывал насмешливо, иногда весело, в последний раз, когда подслушал нашу болтовню, — с холодной неприязнью (не хочу про это вспоминать). Теперь же смотрел совсем иначе. Пристально, тяжело, мрачно. При этом с другой стороны от него вихлялась Шестакова, тормошила его, что-то говорила, а он как окаменел. Совсем на неё не реагировал. Захотелось укрыться от этого взгляда, и в то же время этот момент доставлял мне какое-то мучительное удовольствие, аж мурашки вдоль позвоночника бежали.