Шпаргалка (ЛП) - Адамс Сара Страница 29

— Бри? — снова подсказывает Натан, его брови сдвинуты в смущенной улыбке. — У тебя все нормально?

— Хм? — я моргаю. — Ага! Ах, да. Полностью хорошо. Конечно, я собираюсь войти. Мне просто интересно, чистят ли они эти сиденья или нет.

Он усмехается, глядя на меня так, будто я потеряла свои шарики.

— Да, я полагаю, что иногда они это делают. Почему?

Я пожимаю плечами.

— Просто… не хотела туда лезть, не зная наверняка. Потому что они такие просторные, и люди могли натворить там черт знает что, и…

Натан делает шаг вперед и начинает толкать меня за поясницу во внедорожник.

— Это моя личная машина, Бри. У меня есть это. На этих сиденьях нет ничего необычного, не волнуйся. А теперь, пожалуйста, садись, иначе мы опоздаем. И улыбнись, на том углу папарацци ловят каждую крупицу твоей нерешительности.

Я очень широко и пугающе улыбаюсь Натану, чтобы рассмешить его и показать ему, как сильно я забочусь о папарацци.

Он улыбается мне своим полным зубами смехом с ямочками на щеках, от которого мое сердце раздувается на десять размеров, и качает головой.

— Теперь ты все веселишься и играешь, пока не поймёшь, что фотограф угрожающе приблизил твоё глупое лицо и завтра раскроет его по всем газетным киоскам, заявив, что Бри Камден ломается под давлением новообретенной славы!

— Не думаю, что они были бы настолько неправы, — говорю я, прежде чем запрыгнуть в внедорожник, проскользнуть к дальней стороне и присосаться к окну. О боже, в этом автомобиле нет ничего нормального. Кожа мягкая, как масло, и к этой стороне примыкает многоместное сиденье, за которым стоит телевизор с плоским экраном. Мои пальцы скользят по панели кнопок на подлокотнике, и после того, как я нажимаю одну из них, пространство заполняет теплый свет (свет настроения), и мое сиденье начинает откидываться, а подножка выдвигается.

Я широко распахнутыми глазами смотрю на Натана, а он беззвучно смеется.

— Ты здесь как ребенок.

— Я чувствую себя здесь ребенком! Меня нельзя пускать в такие модные места, как это. Натан, я пролью что-нибудь на эти сиденья за миллион долларов. — Я снова сажусь прямо и чинно скрещиваю руки на коленях.

— Ты не пьешь.

— Не имеет значения. Это произойдет как-нибудь. Ты меня знаешь — мне нельзя доверять роскошные вещи.

— Это всего лишь мелочь, Бри. Мне было все равно. Проливай сюда все, что хочешь.

Его глаза сморщены в уголках, но больше всего я замечаю темные круги под угольно-черными лужами.

Я наклоняю голову и нежно постукиваю пальцем под каждым из его глаз.

— Ты устал.

Его волосы все еще слегка влажные, потому что он только что тренировался. Натану пришлось вставать в пять утра, целый день заниматься своими обычными тренировками и встречами, подвергая свое тело полному избиению, а теперь в конце дня он собирается снимать рекламу несколько часов, когда должен отдыхать и выздоравливать.

Он берет мое запястье и нежно обхватывает его пальцами. Я чувствую его прикосновение, словно оно обвивает мое сердце.

— Я в порядке.

— Ты слишком напрягаешься. Нам не нужно было говорить «да» этой рекламе.

Внедорожник начинает движение. Натан смотрит на мое запястье и опускает его, но не отпускает. Мы в одной позиции от того, чтобы держаться за руки.

— Я хотел сделать рекламу. Это будет хорошо для нас обоих.

Для меня. Это будет хорошо для меня , вот что он имеет в виду. Потому что да, это хорошо для имиджа Натана, но давайте будем честными, ему не нужны деньги. Я делаю. Я хочу эти деньги, чтобы я могла отплатить ему.

Но тут мне в голову приходит другая мысль. Что тогда? Каков мой следующий шаг после того, как я расплачусь с Натаном? Что-то в том, что он купил студию, а я поняла, что он платил мне часть арендной платы все эти годы, заставило меня забеспокоиться. Это заставило меня немного нервничать и жаждать большего в моей студии. Что меня вообще пугает. Мне не нравится жаждать большего, потому что мне не нравится, кем я была, когда все, что я делала, было стремлением к большему. Удовлетворенность — вот что мне нужно. Если бы у меня было хотя бы на унцию больше удовлетворенности в старших классах, я бы не тратила все свое время и энергию на то, чтобы поступить в Джульярд. Я бы пошла на вечеринки. Подружилась. Может быть, у меня даже было хобби или желания помимо танцев, которые удержали бы меня от того, чтобы скатиться в такое темное место, когда моя единственная мечта была украдена.

Я должна быть благодарна за помощь, которую оказал мне мой друг, и найти реальные способы сделать студию, которая у меня сейчас есть, лучше. Но вместо этого, пытаясь найти новые способы не полагаться полностью на его щедрость, я случайно наткнулась на новый сон. Ту, где моя студия не пахнет пепперони и где она может официально функционировать как некоммерческая организация, способная принимать больше студентов, которые обычно не могут позволить себе уроки танцев.

Все это было бы возможно только в том случае, если бы мне предоставили место в «Хорошей фабрике». Проблема в том, что раньше я складывала все яйца в одну корзину, и это не обернулось в мою пользу. Я боюсь снова хотеть чего-то такого же сильного.

Звонит телефон Натана, и он отпускает меня, чтобы ответить.

— Это моя мама, — говорит он, выглядя немного усталым, прежде чем изобразить натянутую улыбку и ответить. — Эй, мам, что… — Он слушает с паузой, затем несколько «м-м-м» и «конечно». Его глаза на мгновение закрываются, как будто он испытывает боль, а затем снова открывает их. Я могу только представить, что она просит о чем-то, что требует от него слишком многого.

Натану трудно сказать «нет», особенно его родителям. От него всегда многого ждали и никогда не стеснялись многого просить (и ничего не давать взамен, кроме критики). Они всегда приглашают его на свои благотворительные мероприятия, не спрашивая его на самом деле, манипулируют им, заставляя заглядывать на их праздничные вечеринки только для того, чтобы его можно было увидеть, и раздавать автографы, и даже просят его проводить их щедрые каникулы, потому что они знают, когда за что-то платят на деньги. Черная карточка знаменитого квотербека НФЛ открывает для них совершенно другую сферу роскоши, которую не могут обеспечить даже их пухлые банковские счета. Они выставляют его напоказ, как тигра в цирке, а затем хлещут его, когда он устает, чтобы он лучше выступал и сохранял свой социальный статус. Еще одна причина, по которой я никогда не хочу, чтобы Натан чувствовал, что он должен заботиться обо мне в финансовом отношении или нести меня на руках на особые мероприятия. Это не то, чем он является для меня.

Я хочу вырвать телефон из его рук и сказать этой женщине: «Прости, Натан больше не доступен для твоего постоянного высасывания души. Вместо этого попробуйте заняться вышивкой.» Но не мне защищать его от мамы.

Через минуту он вешает трубку и вздыхает.

— Веселый разговор? — саркастически спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Не ахти какое дело. Она просто хотела узнать, смогу ли я прилететь домой вскоре после окончания сезона, чтобы посетить какое-нибудь благотворительное мероприятие для них в их загородном клубе.

— И ты сказал ей, что возьмешь перерыв, чтобы восстановить силы? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

Он смотрит на свои ерзающие руки.

— Я сказал ей да. Я все равно должен увидеть их в какой-то момент, так что, пока я там, могу сделать что-нибудь для благого дела.

Я ненавижу, что он делает это. Натан убежден, что он Супермен, и… ну, я не совсем убеждена в обратном, но я знаю, что он из плоти и крови, как и все мы, и ноша, которую он несет, не может нести долго. Я не хочу видеть, как он рухнет и сгорит. Я хочу привязать его и дать ему отдохнуть.

— Как жизнь на работе? — мягко спрашивает он.

— Не думай, что я не знаю, что ты игнорируешь мои опасения.

Он ухмыляется и откидывает голову на подголовник, чтобы посмотреть на меня.