Приручение. 2. Исцелю тебя - Тата Чепурнова Страница 29

Страх и безысходность сковали мое тело. Я так и стояла, прилипнув к двери. Смотрела на Давида. Пыталась уловить хоть какую-то подсказку в его жестах, распознать, что он намеревался делать дальше. Мне хорошо было известно, как Давид привык добиваться своего, не останавливаясь ни перед чем. Его методы отличались особой изобретательностью. И он всегда начинал с уговоров, но я давно перестала верить словам. Его словам так уж точно.

И никаких вторых шансов давать ему не собиралась, ни при каких обстоятельствах. На что он только надеялся? Надеялся найти меня раздавленной и в отчаянии, чтобы наплести всякой сахарной чуши и я бы его простила?

Такого не могло случиться, даже если бы он с самого начала обивал мой порог и рассыпался в извинениях. Монстр, способный надругаться не заслуживал прощения, только самого строгого наказания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Когда-то я смолчала, решив не идти против системы и не обращаться в полицию. Страдать снова и снова пока бы шло расследование, было бы слишком невыносимым испытанием. А сейчас по прошествии времени, без доказательств вины, привлечь Давида к ответственности — не представлялось возможным.

— Я не уйду, — напомнил о себе Давид, уже с небольшим нажимом в голосе.

— А я не открою, — все с той же уверенностью отрезала я, понимая, что он не рискнет выбивать дверь.

— Тогда я буду просто помогать вам с сыном, присылать курьера со всем необходимым. Памперсы, одежда, игрушки…

— Нам ничего от тебя не нужно, — почувствовав слабость в ногах, осела на пол, практически сползла по двери.

Села на колени, обхватив себя за плечи, словно защищая от незваного гостя. Голова шла кругом от появления Давида, от его желаний увидеть Марка и начать нам помогать. Он словно загнал меня в тупик, из которого казалось бы не было выхода.

Привлекать Германа я боялась. У него и без того было много хлопот с нами, чтобы решать мои проблемы с прошлым.

— Богдана, Даночка, — мужской голос переместился. Казалось, что Давид повторил за мной и присел под дверью. Не сдавался, брал измором. — Я понимаю твое желание наказать меня таким образом и лишить меня возможности принимать участие в воспитании сына…

— Он не твой сын… не твой, — истошно прокричала в пустоту, даже не боясь разбудить Марка. Хотелось именно докричаться до Давида и спровадить его навсегда. — Он мой, только МОЙ! Убирайся, и дорогу сюда забудь. В следующую раз я вызову полицию, — уже хрипела от напряжения и еле сдерживала слезы, до боли закусывая щеку изнутри.

Обнажать перед ним эмоции не желала. И пусть он их даже не мог увидеть сквозь запертую дверь, моих слез он не заслуживал.

— Хорошо, — вдруг согласился он. — Я постараюсь не беспокоить тебя, хотя не обещаю, что получится… Но помощь не отвергай, очень тебя прошу. Это от чистого сердца.

Снова послышался шорох, шелест упаковочной бумаги и удаляющиеся шаги разнеслись эхом. Вскочив на ноги, припала к глазку. На лестничной клетке никого не было, только букет одиноко торчал в решетке лестницы.

От слов о чистом сердце Давида вновь покоробило. Как он все же любил себя нахваливать, выставлять прогнившее нутро чем-то невероятно ценным. Я больше не поверю ему и не куплюсь на искусные речи.

Открывать дверь я не спешила, опасалась, что он мог пойти на обман и спуститься лишь этажом ниже. Со всех ног я рванула в спальню. Проверила Марка, который уже вовсю активничал в кроватке, пытаясь выпутаться из пеленки. Склонилась к нему и трепетно погладила.

— Тише, тише малыш, — поглаживала уже не так туго запеленованные ручки и ножки. — Я тебя никому не отдам. Мамочка на этот раз сделает все правильно. Прогонит очень злого дядю и не даст тебя в обиду!

Голодный плач немного вернул меня к жизни. Отбросив налипший после разговора с Давидом негатив. Устроилась на кровати, подложив под спину подушку. Нервничать в моем положение не стоило, могло пропасть молоко. А мне очень хотелось кормить сына грудью, трогая при этом темный пушочек на макушке.

Марк жадно припал к груди и принялся утолять голод. Как все же я ему сейчас завидовала. Сладкий сон, вкусное молоко и мамины теплые объятия. У него было все — любовь и забота, комфорт, и он не нуждался в фальшивом желании Давида поиграть в родителя.

Я решила, что ничего не приму от него, если он вдруг решит сдержать слово и начать присылать подарки. Отправлю все обратно вместе с курьером. Пусть не думает, что меня можно купить. Без него справлялась все девять месяцев, а сейчас и вовсе ни в чем не нуждалась.

Переодевая Марка, то и дело поглядывала на часы. Герман задерживался и хотя я помнила о его предупреждения, легкая взволнованность присутствовала. Ужин успел остыть, а мои руки безумно устать, потому что Марк никак не желал давать мне свободу и спать в своей кроватке. Я ходила по комнатам, прижимая сына к груди, изредка целуя в лобик.

— Теперь мы точно справимся со всем, ведь все идет к лучшему, — тихо нашептывала сыну, думая почему-то в данную секунду о Германе.

— Интересная установка, — послышался за моей спиной голос того, о ком я сейчас думала. — Что вас так воодушевило?

Развернувшись, я наткнулась на обеспокоенный взгляд карих глаз. Что-то в выражение лица Германа едва уловимо изменилось. Невозмутимая уверенность стерлась, а в сеточке мелких морщинок проявилась усталость.

— Герман, что-то случилось?

=25=

Я беспощадно давил на педаль газа. Сжимал руль до онемения в пальцах. И не отрываясь следил за дорогой. Чертыхался каждый раз, когда красный сигнал светофора, преграждал мне путь, вселяя еще больше паники.

Мне казалось, что счет идет на минуты, и во что бы то ни стало, нужно попасть к Дане. Молился, чтобы она была там, где я ее оставил. Боялся самого худшего исхода и, что Давид ее выкрал. И, конечно, не хотел верить в то, что Богдана собственноручно вручила в его поганые руки сына.

Сам Давид продолжал настаивать на этом. Обмолвился, что возвращение Богданы к нему, лишь вопрос времени.