Даниэль Буланже - Клеманс и Огюст: Истинно французская история любви Страница 29

— Она где-то бродит… ищет какой-нибудь укромный уголок, где можно было бы спрятаться и побыть наедине с самой собой. Я нахожу для нее такие уголки, но никогда не знаю, нравятся они ей или нет.

Шарль Гранд вытянул ноги и извинился за то, что случайно толкнул меня.

— Сегодня ночью она мне приснилась, и я проснулся… Должен ли я вам об этом говорить? Не знаю, не знаю…

— Мы не властны над нашими снами и грезами, — сказал я, — и я очень рад, что Клеманс вам нравится, хотя она и не прилагает к этому никаких усилий.

— Увы, речь идет о другом… Сон был такой странный… Я увидел Клеманс одну на берегу моря, кажется, где-то в Греции. Она стояла и держала на ладони маленький храм. Ветра не было, так что ниспадавшие складки ее одежды были неподвижны, словно изваяны из мрамора. Я направился к ней, будто озаренной каким-то странным светом, постоянно менявшим цвет и приобретавшим оттенок сначала ее глаз, то есть оттенок берлинской лазури, а затем понемногу еще больше темневшим и становившимся каким-то сине-черным, как ночное небо. Но пока я шел к ней, а идти по песчаному берегу было трудно, да к тому же и расстояние мне надо было преодолеть немалое… так вот, пока я шел, она опустила руку, положила храм на землю и исчезла. Внезапно храм начал увеличиваться в размерах у меня на глазах, колонны росли, словно деревья… И вот я оказался у подножия колоннады, перед какой-то дверью, над которой был плохо укреплен медный почтовый ящик, бившийся об эту дверь с глухим грохотом. Я позвонил в звонок. Мне открыла дверь… медсестра.

— Могу я видеть госпожу Маргарет Стилтон?

— Она ждала вас… Ведь вы господин Гранд из издательства Гранда, не так ли? Она ждала, придете вы в конце концов или нет. Этот вопрос мучил ее давно. Она очень постарела и изменилась, так что ее просто не узнать. Знаете, это самая благоразумная и смирная пациентка в больнице, ее губы постоянно двигаются, но слов не слышно. Она подает голос только по воскресеньям, и мы переносим ее в большую палату, чтобы другие пациенты могли ее послушать. Она рассказывает сказки, в которых всегда какой-нибудь бедняк-бедолага добивается успеха и богатства. Персонал больницы в эти мгновения тоже оказывается под воздействием ее рассказов, мы бываем буквально очарованы, а потому ходим на цыпочках, стараемся передавать стаканы с гранатовым сиропом так тихо и осторожно, чтобы ей не помешать и не прервать нить повествования. Но, увы, сегодня понедельник. Сейчас она спит, чтобы восстановить утраченные силы. Ее тело едва угадывается под одеялом, которое она натягивает так, что оно почти скрывает ее побелевшую голову.

Я хотел было откинуть одеяло, но оно казалось бесконечным и все тянулось и тянулось… Я окончательно в нем запутался… и проснулся с ощущением какой-то беспричинной тревоги, сердце мое болезненно сжалось от ощущения безотчетного страха.

— Если Клеманс однажды окажется в психиатрической лечебнице, Шарль, то это будет означать, что меня давно нет на белом свете. Занятная же у вас манера поднять и укрепить мой дух, подбодрить при помощи холодных блинов и ночных кошмаров.

— Я поступаю так, потому что вы мой друг, Авринкур. В свой черед и вы избавьтесь от ваших тревог и сомнений, избавьте от них и меня. Что такое вы обнаружили в Клеманс, что тревожит вас? Быть может, сам факт ее успеха отдаляет вас от нее? Быть может, после триумфального выхода в свет «Мы уедем, когда вам будет угодно» она смотрит на вас свысока или… косо? А быть может, вы замечаете, что она отводит глаза в сторону?

— Она никогда не давала мне почувствовать, что хотя бы в малейшей степени зависит от меня.

— Человеку свойственно при восхождении к вершинам власти, богатства и славы не доверять тем, кто его возносит к этим вершинам, остерегаться тех, кто помогает ему добраться до них. Возможно, она хотела бы теперь вас отстранить? Не допустить, чтобы вы были рядом с ней на этих вершинах? Откуда происходят ваши страхи? На чем основаны ваши опасения? Обычно вы так четко и ясно выражаете свои мысли и оценки в отзывах на произведения писателей. Так вот, я прошу вас столь же четко и ясно оценить вашу жизнь с Клеманс и дать мне столь же недвусмысленный ответ. Находите ли вы, что она стала хуже писать? Быть может, вы ощущаете, что она охладела или охладевает к вам? Быть может, вы сами охладели к ней и восхищаетесь ею в гораздо меньшей степени, чем прежде?

— Ничего подобного нет и в помине, — сказал я. — Она создает вещи все более и более сильные. Она внезапно буквально набрасывается на меня, чтобы покрыть поцелуями, зацеловать чуть ли не насмерть. И я люблю ее страстно, до безумия.

— Тогда остановимся именно на этом обстоятельстве, то есть на любви. Любовь — это форма сумасшествия, любить — значит обезуметь, сойти с ума, иначе любовь — не любовь, а бессмыслица. А как вы полагаете, сможем ли мы продать ее следующий роман в количестве около миллиона экземпляров? Сможете вы сделать так, чтобы она вела себя с представителями средств массовой информации полюбезнее, а не как невоспитанная грубиянка?

— Господин Гранд, к чему вы сейчас ломаете эту комедию? Ведь вам прекрасно известно, что ее уход из телестудии способствовал стремительному росту продаж? А что произошло, когда Клеманс в ответ на вопросы осаждавших ее газетчиков относительно дальнейших ее творческих планов ответила, что она намеревается спать? Что случилось после того, как на последовавшие за сим настойчивые расспросы о еще более отдаленных планах она произнесла: «Собираюсь уснуть и больше не просыпаться»? Да случилось то, что и должно было случиться: число обращений с просьбами об интервью удвоилось! Чем больше она избегает общения со СМИ, тем больше и тем яростнее за ней охотятся. И вот это-то меня и смущает, это-то меня и тревожит.

— Здесь кроется какая-то тайна, Авринкур. Вы попали в самую точку! Но в чем она состоит?.. Не знаю… Суть от меня пока что скрыта… Признайтесь, что и вашему пониманию это тоже недоступно…

Гранд молчал довольно долго, я тоже хранил молчание; затем он вновь заговорил тем нравоучительным тоном, которым обычно говорят врачи, когда они, предварительно долго-долго мявшие и простукивавшие своих пациентов, выпрямляются и, многозначительно кивая головой, выносят приговор. Он поставил такой диагноз:

— Герои Клеманс пожирают ее изнутри.

— Да, наверное, это так, но, полагаю, вы здесь совершенно бессильны, — ответил я.

— Бог мой, — тяжко вздохнул, почти простонал Шарль Гранд, — к нам опять направляется Кергелен.

Хозяин блинной вытер краем фартука пот со лба, прежде чем склониться к нам и сообщить с видом заговорщика: