Драгоценный враг - Уинтер Реншоу Страница 30

Мой отец смотрит на свои сверкающие часы «Patek Philippe».

— Нам пора идти, если бы хотим успеть на игру.

Не то, чтобы они отказали ему, если он опоздает. Они изменят время начала игры для всех.

— О, подожди, дай мне взять козырёк (прим. пер. Козырёк — головной убор, похожий на бейсболку, но обычно открывающий верхнюю часть головы.), малыш…

Кассандра исчезает внутри, и я съёживаюсь внутри себя, потому что мужчину его возраста никогда нельзя называть малышом. Все равно, кем приходится ей этот человек.

— Есть какие-то плодотворные планы на этот день? — спрашивает отец, пока ждёт. — Или мы собираемся бездельничать у бассейна?

— Сегодня суббота, так что… — пожимаю я плечами, ухмыляясь, и добавляю своему голосу саркастичный оттенок. — Определенно буду заниматься фигней.

Он смотрит на меня своей бугристой мордой. Слава Богу, я пошёл в маму.

— Я и не ожидал другого.

— И я счастлив оправдать твои ожидания.

Я ухожу в дом, пока он не успел сказать последнее слово — это, конечно, мудацкий ход, но я сын своего отца.

Я доедаю тарелку с завтраком, которую Кларисса оставила для меня в холодильнике, принимаю душ, и разбираюсь с синими яйцами, любезно оставленными Розочкой. Только что-то… не так.

Моя обычная фантазия — буккакэ, девять человек, занимающихся сексом на публике, и сквиртующие киски, похоже, не вызывает, в буквальном смысле, ничего. (прим. Буккакэ — форма группового секса, при котором, в самом распространённом случае, группа мужчин, попеременно (или вместе) мастурбируя, эякулируют на одного участника, преимущественно на его лицо, в рот, в глотку и даже в нос.)

Я дрочу все быстрее, сжимая чуть крепче, зажмуриваюсь и кусаю губу, вспоминая образ моей любимой вебкамщицы. Мой член пульсирует на мгновение… прежде чем сжаться.

— Черт возьми, — бормочу я, быстрее работая кулаком.

Снова зажмурив глаза, представляю ещё одну проверенную и подлинную классику — дочь фермера, которой наемный рабочий засаживает на кузове трактора (я никогда не говорил, что был креативным). И снова ничего.

Неудовлетворенный, прекращаю, прижимаясь лбом к плитке душа и делаю перерыв. Я не спал прошлой ночью. Может, дело в этом. Я пялился на Шеридан часами, блуждая по самым темным уголкам памяти, вспоминая вещи, которые когда-то забыл, фантазируя о вещах, которыми мог бы гордиться только монстр.

Но дальше на ум приходит только ее улыбка, когда Шеридан прикусывает нижнюю губу. То, как она раздражалась на меня прошлой ночью, но при этом лишь раз отошла от меня. И как крепко спала в моих объятиях, словно это было самое безопасное место в мире для нее.

Ее язык был сладок, как корица, а губы нежны как облака.

Она боялась, что будет на вкус как пиво. И я чувствовал этот пенный напиток. Но его перебивала корица. Горячая и сладкая. Ее кожа на ощупь была подобна кашемиру. Я мог бы трогать ее всю ночь, если бы Розочка не дернула стоп-кран.

Черт возьми, я погружаюсь в фантазии о том, что могло бы быть, о том, что произойдёт. Только это какая-то скучная ванильная версия. Традиционный секс. И вот так мой член встаёт мгновенно.

Вскоре я кончаю так сильно, что мне приходится присесть, чтобы отдышаться.

Выйдя из душа через минуту, бросаюсь своим мокрым и обнаженным телом на кровать и вырубаюсь на несколько часов… потому что не хочу думать о том, что это значит.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ШЕРИДАН

Я возвращаюсь домой с работы, когда замечаю серебристый «Мерседес» КТ на светофоре.

Она стоит на полосе левого поворота на Роузмонт, телефон прижат к уху. Вовлечена в разговор с кем-то, кто вызывает на ее лице большую, глупую ухмылку.

Не раздумывая, поворачиваю направо на пустую парковку магазина аккумуляторов и выезжаю с другой стороны, чтобы успеть на светофор, идущий в ее сторону, как только загорится зеленый.

Только я застряла за мусоровозом и «Бьюиком», едущим со скоростью 5 миль в час.

Когда поток машин рассасывается, ее блестящее маленькое купе исчезает… пока я не замечаю его припаркованным у маленького кафе на Маркет-стрит.

Капли дождя бьют по лобовому стеклу, затуманивая мне обзор, пока КТ безумно спешит попасть внутрь. Ее задние фары мигают, когда она запирает машину и уносится прочь на своих высоченных каблуках.

Последние несколько минут прошли как в тумане. Я уверена, что подрезала минивэн, чтобы сделать этот поворот. И кто-то сигналил, может быть, даже двое, но я была так сосредоточена, что каждый звук был приглушенным, искаженным, как будто доносился из тоннеля, расположенного в другом мире.

Я припарковалась через два ряда, ожидая и наблюдая, как сталкер. Слишком любопытная, чтобы уйти, слишком парализованная, чтобы войти и обратиться к женщине, которая обещала моему отцу избавить маму от страданий.

Смертельной хваткой вцепившись в руль, с меланхоличной песней Адель, играющей по радио на низкой громкости, уговариваю себя пойти по пути конфронтации, потому что я не для того гнала, как летучая мышь из ада, чтобы сидеть здесь, как какая-то трусиха. Я сделала все это не для того, чтобы просто тихо улизнуть в ночь.

Я глушу двигатель и запихиваю ключи в сумку — как раз в тот момент, когда мой отец подъезжает и паркует наш семейный седан на свободное место рядом с ее «Мерседесом». Раскаты грома; сердитые, громогласные и безапелляционные. Дождь хлещет сильнее, отскакивая от моей крыши, как шарики по жести. Через несколько секунд отец исчезает в уютном кафе с красивой женщиной.

Я завожу двигатель, и часы на приборной панели мигают — 8:11 вечера.

Он должен был быть на работе еще час назад.

Я завожу машину, и когда выезжаю с парковки, так крепко сжимаю руль, что не чувствую пальцев. Густые слезы застилают