Правила бунта (ЛП) - Харт Калли Страница 31

— Черт возьми, Мендоса. Ты действительно несешь какую-то чушь. Сиди здесь и фантазируй до утра понедельника, мне все равно. Наказание закончилось, и мне пора. Я ухожу.

— Отлично. — В чем проблема этого парня? Прошлой ночью он был суровее ада. Забил на все. Он отмахнулся от меня, как от пустяка. А теперь убегает из библиотеки, как будто я только что пнула его щенка, и ему хочется хорошенько поплакать.

Лорд Ловетт поворачивается и торопливо идет к запасному выходу, ведущему на пожарную лестницу. Даже если есть небольшая надежда, что это сработает, мне нужно попытаться в последний раз и заставить его поговорить со своими соседями по дому.

— Прекрасно. Отзови волков, Дэш. Я серьезно. Я дам тебе то, что ты хочешь. Буду держаться от тебя подальше. Тебе больше никогда не придется видеть мое лицо!

Он останавливается, но не оглядывается. У меня нет причин полагать, что Дэшил попытается мне помочь, но я должна надеяться. Если этого не сделаю, то с таким же успехом могу покинуть Вульф-Холл сегодня вечером. Олдермен мог бы прислать мне машину в течение часа, если бы она мне понадобилась.

Но я не хочу уезжать. Большинству студентов Вульф-Холла кажется, что стены академии надвигаются на них. Это место может казаться тюрьмой, расположившейся на своем наблюдательном пункте на вершине нашей маленькой горы. Но не для меня. Это место было моим убежищем в течение последних трех лет. Моим домом. Я давно решила, что уйду, только если от этого будет зависеть моя жизнь. И до этого может дойти, если Рэн будет лезть не в свое дело

ГЛАВА 16

КЭРРИ

ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД

— Ты выглядишь голодной. И где, ради всего Святого, твоя одежда, дитя?

Я сижу на пассажирском сиденье машины, дрожу и тупо пялюсь в окно. Я убила человека. Ударила его в глаз шприцем, полным героина, и он умер. А сейчас середина ночи, и я сделала кое-что еще более глупое. Позволила, чтобы меня подобрали с обочины дороги, выглядя, как какое-то полумертвое животное. Рядом со мной сидит человек, который смотрит на меня со странным, любопытным выражением на лице, которое заставляет меня…

Даже не знаю, что это делает со мной. Все, что я знаю, это то, что выражение его лица оставалось прежним с тех пор, как он усадил меня на пассажирское сиденье, и я слишком онемела, замерзла и устала, чтобы что-то с этим поделать. После всего, что произошло сегодня вечером, когда моя мать оставила меня в доме, полном дикарей, Джейсон продал меня своему другу за наркотики, не боясь того, что со мной случится, потом игла, паника и бегство… Боже, теперь я оказалась здесь, почти голая, сидя рядом с мужчиной, одетым в модный костюм, который вполне может изнасиловать и убить меня. Что за бардак.

— Как тебя зовут, девочка? — спрашивает мужчина.

Он кажется солидным. Его кожа, которая была светло-коричнево-золотистой в свете фар машины, стала темнее теперь, когда единственный свет отбрасывается от приборной панели автомобиля. Я смотрю ему в глаза. Ого. Такие синие! На мгновение украдкой втягиваю воздух сквозь зубы, как будто он не должен поймать меня за этим занятием. Как будто это как-то запрещено.

— Ханна, — говорю я. — Ханна Роуз Эшфорд.

— Хорошо, Ханна. Можешь называть меня Олдерменом. Не хочешь рассказать мне, как оказалась на обочине посреди ночи?

Я качаю головой.

Олдермен барабанит пальцами по рулю.

— Ладно. Полагаю, мы только что встретились, и это можно считать личным вопросом. Скажешь, откуда ты, чтобы я мог отвезти тебя домой?

Снова качаю головой.

— Хочешь, я подброшу тебя к копам?

И снова качаю головой. Сильно.

— Думаю, может быть… мы должны остановиться и взять тебе какую-нибудь одежду, Карина. Толстовка, которая на тебе, насквозь мокрая. И если нас сейчас остановят копы, моя задница окажется в тюрьме. Они подумают, что я причинил тебе боль.

Мужчина слишком деликатен, чтобы упомянуть тот факт, что я явно голая под толстовкой. Он прав: если бы копы остановили его и увидели меня, на вид совсем маленького ребенка, обнаженного, со стучащими зубами, они бы тут же арестовали его. Секунду я молчу. А потом выпаливаю:

— Ханна.

— Прошу прощения?

— Ханна. Вы только что назвали меня Кариной.

— Прости. Ты напоминаешь мне девушку, которую я когда-то знал. Ее звали Карина. У нее были такие же глаза, как у тебя.

Тишина заполняет салон машины после этого. Я смотрю в окно, слушая ритмичное «вум, вум, вум» шин, когда они вращаются по асфальту, задаваясь вопросом, сколько миль разделяет меня и мертвое тело того страшного человека. Меня гипнотизируют огни, проносящиеся сквозь черную ночь, мелькающие среди деревьев, успокаивая мои мысли.

— Я навещал свою семью и довольно хорошо знаю этот район. Скоро будет круглосуточный магазин, — говорит Олдермен. — Я сбегаю и принесу тебе что-нибудь теплое и сухое. Пока этого будет достаточно. Мы купим тебе что-нибудь получше утром, хорошо?

Он действительно не собирается сдавать меня копам? Меня охватывает облегчение. Я ждала, что мужчина пойдет против своего слова…

— Я еду до самого западного побережья, — говорит он. — Хочешь, можешь поехать со мной. Или я могу отвезти тебя куда-нибудь в другое место. Но мне нужно знать, что произошло, если хочешь, чтобы я помог тебе, Ханна. Мы договорились?

Как будто мужчина может читать мои мысли. Я осмеливаюсь искоса взглянуть на него, и на этот раз он не смотрит через ветровое стекло на дорогу. Олдермен смотрит прямо на меня. Наши взгляды встречаются, и он поднимает брови, ожидая моего ответа.

— Да, сэр, — тихо отвечаю я.

Он кивает.

— Тогда, полагаю, мы договорились.

ГЛАВА 17

ДЭШ

Я никогда не говорю о своей семье.

Ни с кем.

Парни знают, что мой отец — мудак. Они встречались с ним лично и довольно легко вычислили эту маленькую деталь о нем. На самом деле, это невозможно игнорировать. Парни знают, что отец постоянно пишет мне по электронной почте о моих оценках или о миллионе других вещей, из-за которых злится, и они знают, что я бешусь из-за всей этой хрени. Парни ничего не знают ни о моей покойной тете, ни о том, что моя мать и мой отец не так уж тайно ненавидят друг друга. Ненавидят меня. Ненавидят все в этом мире, теперь, когда Пенни в нем нет.

Однажды я подслушал, как мой старик говорил моей матери, что иногда ему нравится думать, что это она умерла, а он все еще женат на Пенни. Он так же выдал глупое откровение, что ему легко поверить, что я сын Пенни, потому что у меня ее глаза, ее форма лица и тот же нос, но я всегда разрушал иллюзию, когда открывал рот, чтобы заговорить, потому что моя личность слаба, не как у нее.

Парни ничего этого не знают.

Я в бешенстве, что Карина теперь знает об этом, но когда я открыл рот, то не смог заставить его закрыться.

После успешного избегания Пакса и Рэна всю ночь, я под таким кайфом, что вырубаюсь лицом вниз на диване в своей комнате и просыпаюсь через несколько часов с шариковой ручкой, впивающейся мне в щеку. Когда пришел, я выключил термостат, и теперь в моей спальне холодно, как в могиле. Неудержимо дрожу в одних боксерах и все еще под чертовым кайфом. Сейчас час ночи, и я так дезориентирован, что не знаю, кто я и где нахожусь.

Все возвращается по частям.

Я Дэш Ловетт.

Я в нашем доме.

Бунт-Хаусе.

Мои друзья в своих комнатах, спят... подождите, нет. Звуки хардкорного металла доносятся до меня сквозь статическое шуршание телевизора, установленного на стене моей спальни, что означает, что Пакс все еще не спит.