Знаки внимания - Тамара Шатохина Страница 31

— Сережа! Я ухожу, закрой за мной.

И даже успела открыть входную дверь, когда он остановил меня, выйдя из спальни:

— Катя…? Что случилось, ты передумала? — и я бы обязательно поверила, что он растерян и расстроен, если бы не слышала перед этим то, что слышала. Нужно было рвать разом, безо всяких… Вовремя узнала и ухожу тоже вовремя, а переживать буду потом. Уж переживать-то я умею, освоила это дело в совершенстве. Но точку нужно было поставить, и потому я вытолкнула из себя:

— Я слышала твой разговор с Одеттой. Ты можешь впустить ее, не дожидаясь завтрашнего вечера. Тем более что у нее есть ключи… Я так не хочу, Сережа, извини.

Он потер висок, напряженно глядя на меня.

— Я расскажу тебе в двух словах, прикрой дверь и выслушай меня, пожалуйста. Мы с тобой взрослые люди, так давай вести себя по-взрослому, хорошо?

Я согласно прикрыла дверь и смотрела на него. Разбирало болезненное любопытство и еще непонятная дурная надежда тоже, и…

— У меня был друг детства и мы очень крепко дружили. Он даже переехал сюда за мной с Урала, мы вместе работали. Почти сразу же… четыре года назад он погиб — разбился, и его сестре грозил детдом. Мне не разрешили, поэтому я уговорил родителей взять над ней опеку. Они согласились с условием, что это все, что от них требуется — Одетта неприятна маме. Ее квартира в этом же подъезде — на два этажа выше, ей сейчас шестнадцать, в январе будет семнадцать. У нас дружеские отношения, я просто присматриваю за ней, даю деньги на еду и одежду, на квартплату и хожу в школу на родительские собрания.

— Я поняла, хорошо. Я пойду.

— Катя, еще минуту! Я тебя понимаю… семнадцать лет, дружба, ключи… подожди, я сейчас. Вот, держи, — протянул он мне свой смартфон, — давай ты разуешься, пройдешь на кухню, присядешь там и посмотришь фото. Полистай, там есть Одетта. Потом мы с тобой поужинаем, и если ты не передумаешь, я сам отвезу тебя домой. Не стану удерживать, и сейчас тоже дам тебе время — схожу в душ, я быстро. Просто посмотри и ты все поймешь.

Он скрылся в ванной, а я разулась, повесила обратно на вешалку парку и прошла на кухню. Открыла фотографии и стала листать. Вот я в бассейне на фоне водяной дорожки — отжимаю волосы, подняв острые локти и зачем-то чуть приподнявшись на цыпочках. Вот на концерте тоже я, тихая и задумчивая, этот момент я помню — видела, как он снимал. Вот мокрый тротуар с приклеенными к асфальту кленовыми листьями и видно их как сквозь дымку…, а впереди женский силуэт в светлом плаще будто тает, растворяясь в тумане… да это же в тот туманный день!

Машина… чужая, не известная мне машина, кажется, это «бэха», еще ракурс и еще… точно «бэха». Скорее всего, это по работе, что-то связанное с покраской. Папа тоже когда-то вот так же фотографировал и отсылал снимки владельцам. Дальше: Сергей обнимает за плечи девочку… уродливую девочку. Возраст трудно определить, потому что в глаза в первую очередь бросается ее внешность и поражает до дрожи.

Это именно уродство в чистом, неприукрашенном виде, а не простая некрасивость. Но что-то мешает мне жалеть ее, наверное, это выражение полного довольства на ее лице. Эта девочка не несчастна, во всяком случае, на тот момент, когда их снимали. Это та самая Одетта? Имя, будто изощренная насмешка. Немыслимо! Называя так ребенка, родители хотели вырастить балетную приму? Не понимая, что этим именем обрекают ее на дополнительные насмешки? Или пытались хоть как-то компенсировать то, чего не додали? Это вопиющее несоответствие внешности и имени просто убивало!

Я пролистала снимки очень быстро — вот еще раз я и опять, потом снова она, похоже — на спортивных соревнованиях, очевидно по плаванью, еще и еще машины. Отложила смартфон и на минуту замерла за столом, бездумно глядя в стену перед собой. Облегчение… слабость непонятная во всем теле — откат? Даже вставала я, опираясь о стол подрагивающими руками. Зачем-то прошла в гостиную, потом вошла в спальню. Там огляделась…, хотелось смеяться и плакать — кровать с новыми белоснежными простынями была усыпана лепестками алых роз. Ароматных… Букет из нескольких цветков, которые Сергей пощадил, стоял на приставном столике у стены, и в спальне нежно пахло розами — настоящими, живыми, а не консервированными. Рядом с букетом — три тонких мельхиоровых подсвечника с темными свечами, красивая зажигалка из светлого металла… Ох, Сережка…

Я вернулась на кухню, достала из воды свечу-таблетку, зажгла ее спичкой и вернула в бокал к цветку, оглядела стол и положила на наши тарелки понемножку зеленого салата, заглянула внутрь холодильника.

— Только что доставили… Там авокадо с языком под сливочным соусом. Лучше кушать охлажденным — тогда играет соус. Если слегка подогреть — будет теплый мясной салат, но соус и авокадо немного потеряются. А в микроволновке гусиная печень на овощной подушке, ее точно нужно греть… или она еще теплая…? — раздалось от двери. Сергей наскоро вытер волосы полотенцем, и сейчас они немного торчали — это было совсем не похоже на него. Спешил?

— Ты поужинаешь со мной?

— Да, Сереж, но настроение ушло.

— Я понимаю. Нужно было рассказать о ней раньше, но я не думал, что это как-то касается нас с тобой.

— Ты серьезно так думаешь? Я не знаю о тебе такой важной вещи?

— Об этом больше нечего говорить. Я потом познакомлю вас. Она заскакивает ко мне, если нужна помощь с уроками или когда не успевает приготовить ужин из-за тренировок. Я предупредил, чтобы она не мешала нам сегодня.

Мы поужинали, выпили по бокалу шампанского, много говорили, но о вещах посторонних и я отвлеклась, оттаяла, а еще стояло перед глазами… алые лепестки на белых простынях. Почему-то было такое чувство, что если я уйду сейчас, то вместе со мной уйдет и навсегда исчезнет что-то красивое и хорошее, а еще очень чистое. Эту атмосферу в спальне, которую он готовил для меня, невозможно будет повторить в другой раз, это будет уже не то — для него, в первую очередь. Все не то — настроение, предвкушение, да просто отношение, наконец!

Серьезный взрослый мужчина готовил праздник для меня, само собой, не забывая при этом и о себе тоже, но это было так трогательно и вызывало такое теплое чувство… опять и снова. Время приближалось к полуночи, когда Сергей спросил:

— Отвезти тебя? Уже поздно. А может,