Саша Майская - Любовь по заданию редакции Страница 31

И тут я озверела. Бывает такое состояние — ты становишься спокоен, как танк, но в голосе твоем слышится далекая канонада, а в глазах появляется стальной блеск…

— Вадим Альбертович, я не стану этого говорить. А Андрей не станет этого делать.

— Но я приказываю…

— Вы ничего и никому приказывать не можете, потому что вы идиот. А мне — тем более, потому что я у вас больше не работаю.

— Евгения…

— И не звоните мне больше. Выходное пособие можете оставить себе. Да, не гоняйте понапрасну Анжелу Мессер. Я все расскажу Андрею, и он не пустит ее даже на порог.

— Евгения, вы этого не сделаете!

— Еще как сделаю!

На «слабо» меня взять очень легко. Я шваркнула телефоном об стенку и вылетела из комнаты.

Андрей был на улице, возле машины. Он стоял лицом ко мне, разговаривая с каким-то мужиком, и, когда я увидела его глаза, сердце у меня глухо стукнуло — и остановилось. Нестерпимо заслезились глаза, зачесалось в носу… Черные траурные омуты ярости и обиды выжигали из меня жизнь, и я пока еще не могла понять причину, но тут собеседник Андрея повернулся…

Это был Жора Члиянц, один из самых мерзопакостных репортеров, которых когда-либо знала желтая пресса. В последнее время Жора работал на «Дрюч».

При виде меня Жора так и засиял и издал бодрый вопль:

— Да что ж это я! Ведь она же сама вам все подтвердит, правда, Женечка? Дай, дай, поцелую, моя девочка…

Я шарахнулась от слюнявых Жориных губ, не отводя глаз от побледневшего лица Андрея.

— Андрей, я должна с тобой поговорить…

— Потом. Так что вы там говорили, Георгий? И что должна подтвердить Евгения Васильевна?

— Как — что? То, что Вадик окончательно свихнулся, хотя с точки зрения маркетинга ход гениален! Ге-ни-а-лен!!! Мистическая составляющая в наше время — это цимес! Представляете — четыре лица с обложки до вас уже в больнице, с травмами различной тяжести. Уже хорошо — таких совпадений не бывает. Но это все же люди известные, медийные, так сказать. И тут вы, простой деревенский коновал… я извиняюсь, конечно.

— Ничего, продолжайте.

Глаза — пожары, глаза — ножи. В самое мое бедное сердце, да с поворотиком… Жора захлебывался от счастья, прыгая по крышке моего виртуального гроба.

— Сначала Женечку послали, чтобы она вас, так сказать, оберегала от неприятностей, но потом концепция изменилась, и теперь ей велено эти самые неприятности вам устроить. Мол, злой рок не разбирает, медийный ты или не медийный!

— И что ты собиралась сделать? Подсыпать мне слабительного? Угару напустить? Тормоза испортить?

— Андрей, я…

— Где твоя статья, Жень? Хоть одну строчку можешь прочитать?

— Андрей, я все тебе объясню…

— А зачем? Я уже все понял. Это все-таки была подстава.

— Нет!!!

— Перестань. Ты взрослая женщина, не ребенок и не сумасшедшая… хотя мои односельчане уверены в обратном. Ты приехала выполнять задание редакции… скажи, а поиметь меня тебе тоже приказали?

Жора навострил уши и с похотливым любопытством стал переводить взгляд с Андрея на меня и обратно. Андрей, не глядя на него, негромко скомандовал:

— Буран! Проводи.

Громадный пес призраком вырос перед Жорой. Аккуратно взял в пасть Жорино худосочное предплечье, затянутое в лакированную кожу, и потащил в сторону дороги. Жора взвыл от ужаса и завопил страшным шепотом, чтобы не нервировать собаку:

— Погодите! Я имею к вам хорошее предложение! Давайте договоримся! «Дрюч» заплатит вам большие деньги! Мы вместе с вами разоблачим «Самый-Самый», подадим на них в суд, а вы сможете обвинить руководство журнала в сексуальных домогательствах…

Голос Жоры угас вдали. Буран был не той собакой, с кем хотелось спорить относительно выбранного направления движения.

Я стояла перед Андреем и шмыгала носом. Слезы катились по моим щекам, и это не было аллергией.

— Андрей, я…

— Не надо, Семицветова. Не унижайся. Ну что в самом деле — встретились, перепихнулись, съездила на пленэр, покушала экзотики. Пора и честь знать. Это я в образном смысле. Вадику передай: в суд я подавать не буду, пусть не боится. Но если еще раз кто-то из ваших сюда сунется… Я скажу Бурану «фас!». Знаешь, что это значит?

— Знаю. Андрей…

— К тебе это тоже относится. Иди, собирайся.

— Я не хочу…

— А мне надо работать. Собирайся.

Не помня себя, я кидала в сумку вещи и тихо подвывала от горя. Матильда в тревоге вертелась под ногами, заглядывала в глаза, и даже Лесик, который за последние несколько дней окончательно превратился в компактное подобие тигра и даже спал на улице, вывернулся откуда-то и стал тереться об мои колени.

Я посадила зверей в переноски и выползла на крыльцо, почти ничего не видя своими опухшими глазенками.

За рулем «хаммера» сидел суровый и немного испуганный Серега. Росточка он был небольшого, поэтому из-за руля выглядывала только его лохматая голова. Я в панике огляделась — и сердце мое упало окончательно.

Андрей сидел на завалинке, неловко подвернув под себя ногу. Загорелое лицо посерело, на лбу бисером высыпал пот. Он дышал короткими, резкими вздохами, судорожно прижимая правую руку к сердцу. Увидев меня, он презрительно скривил губы и хрипло прошептал:

— Говорили мне ребята, нельзя мне испытывать затяжной стресс… Прощай, Семицветова.

Я рванулась было к нему, но тут между нами вырос, как из-под земли, Буран и издал страшный горловой рык. Рука Андрея легла на вздыбленную холку верного пса.

— Не надо, Буран. Не стоит она того. Поезжайте!

Я не плакала до самого кафе «У Зои». Я и в кафе не плакала. Я даже улыбалась Федору и Зое, помахала им рукой на прощание и отъехала на целых три километра.

Здесь я съехала на обочину, заглушила мотор и начала рыдать страшным сухим плачем, не чувствуя ничего, кроме пустоты внутри и вокруг себя.

МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

Заходить к Вадику на прощание Женя Семицветова не стала. Приказ о ее увольнении лежал у Аглаи Семеновны со вчерашнего дня, сдавать дела было все равно некому, так что Женька зашла на работу буквально на четверть часа.

Сегодня утром она нечеловеческими усилиями привела себя в относительный порядок: нарисовала глазки, румянец, карандашом отделила линию губ от линии щек и подбородка, напялила затемненные очки и приняла лошадиную дозу антигистаминов.

Сотрудники, встречавшиеся ей по дороге, с любопытством смотрели вслед, но заговаривать никто из них не спешил. Эдик Кононыхин, наоборот, едва не выпрыгнул из лифта — но вовремя взял себя в руки.

— П-привет, Женечка…