Руки прочь, профессор - Джина Шэй Страница 32

Только после этого холера оказывается настолько близко, что впивается ладонями в мои колени и мягко подтягивается, чтобы опуститься на них.

Она, конечно, намерена продолжать. Но у меня уже почти истлел фитиль терпения.

– Вы обещали не лапать, – шепотом напоминает мне девчонка, когда я стискиваю свои ладони на её ягодицах.

– Да ну, – я удивленно округляю глаза, – скажи, давно ты мне веришь?

От чего совершенно невозможно оторвать глаз – так это от расширенных до предела зрачков. Я почти не вижу радужек.

– Хочешь меня, девочка? – спрашиваю шепотом, сжимая её тело со всем рвущимся наружу голодом.

– Я…

Она не успевает ответить словами. Я впиваюсь в её губы ртом. Пусть отвечает делом. Я понятливый. Разберусь!

– Девочка моя. Моя девочка…

Когда на языке не она – на языке захлебывающийся от предвкушения шепот. А потом – снова она. Губы, язык, шея. Всю её зацеловать, ни единого живого места не оставить…

Под пальцами гладкая кожа и тонкие полоски ткани. Оттягиваю одну из лямочек её трусиков, щелкаю ею по бедру. Слышу, как негодующе пищит возмущенная моими развлечениями девчонка – углубляю поцелуй. А она – когтями скребет по моим голым плечам. Ну ладно, сама напросилась!

Секунды не проходит, как холера оказывается на лопатках на диване. И сверху я. С удовольствием победителя прохожусь ладонями по телу.

Шелковая! Горячая! Упругая. Идеальная моя!

– Вы… Вы… – лепечет она, пытаясь вырваться..

– Уймись, холера, я помню твои расценки, – шепчу, закусывая кожу на её шее. И получаю реакцию сразу же, она со всей силы ударяет ладонями по моей спине.

– Да как вы сме…

Продолжение заглушается моим языком. Господи, сдохнуть же можно уже даже сейчас, когда она возмущенно рычит мне прямо в рот и отталкивает мои руки.

И ногами снова меня обвивает.

С самоопределением у нас проблемы. И хотим, и не хотим.

Ладно!

Пальцы перестают играться с лямочками стринг и бесцеремонно ныряют под черный треугольник тонкой ткани. Девчонка взвизгивает, выгибается от моих пальцев в чуткой зоне. Как будто током её ударило.

– Больно тебе? – смотрю в её лицо неотрывно. Язык горит, требует сейчас же взять штурмом эти пухлые губы.

– Больно тебе? – повторяю жестче. Пальцы близки к тому, чтобы оказаться в ней. Холера болтает головой. Отлично!

– А могла бы сказать “да”, – фыркаю, – я бы тебя отпустил. Понимаешь?

Молчит. Кусает губу. Смотрит на меня зло.

– Понимаешь? – спрашиваю и резко прохожусь пальцами по чутким складкам.

– Да, да, – она это выкрикивает, а я продолжаю мучить её клитор, любуясь каждым воплем, каждым отчаянным звуком, что вырывается из её рта.

– Кричи, кричи, холера. Сегодня ты голос сорвешь.

– Если не сорву – с вас двойная ставка! – паршивка каким-то чудом умудряется это выстонать.

Намек понял, значит, пальцам моим пора оказаться внутри. Чтобы не было сил болтать!

– Ох! – холера так забавно замирает, будто я застукал её на горячем. Ну, да, на горячем. И на мокром.

– Не переживай, – растягиваю губы в улыбке, – я уже понял, что ты меня хочешь. До этого.

Вижу эту тень на её лице. Болезненную, горькую. Ну точно, мы же враги смертельные, она же терпеть меня не может. Терпеть не может, но течет при этом от моих прикосновений по-прежнему. И теперь уже даже я понимаю, что у неё так не со всеми. Со мной. Только со мной. Иначе почему мы приходим вот к этому раз за разом?

– Не думай сейчас ни о чем. Не порти себе удовольствие, – советую, неожиданно ощутив прилив милосердия. Недолгий впрочем. Уже через секунду я начинаю трахать её пальцами, выгоняя из пустой красивой головы все лишние мысли.

Правильно. Вот так, вот так! Гнись, скули, сжимайся вокруг моих пальцев горячим своим нутром. Ты мне с первого раза три оргазма должна. Все испортила своими сюрпризами!

Нет. Не испортила. Удивила. Искусила. Совсем лишила рассудка.

С ума ведь сходил от беспокойства, когда был в ней. Больно ведь было холере моей бесценной. Дрожала, кусалась, терпела через силу. Раскатать её хотел, а сам потом – едва со словами нашелся.

Но сейчас… Все свое верну. С процентами.

В какой-то момент приходится все-таки расстегнуть ремень, сбросить брюки на пол. Потому что член вот вот взорвется от напряжения.

Холера у меня – отчаянная, непуганная. Каждый шаг вперед сейчас – все ей страшно. И когда горячий член прижимается к её животу – она снова пугается. Конечно.

Ничего. Я знаю, как её отвлечь. Снова прижимаюсь ртом к шее, засасываю кожу, закусываю. Черный след от меня останется. Эту ночь паршивка долго не забудет. А когда забудет – подойдет к зеркалу и вспомнит.

Реакция на высоте, конечно. Новый сладкий вскрик. Снова она выгибается, снова обхватывает ногой мое бедро.

Ближе, ближе, детка.

Мой член только рад потереться – об твой живот, об твой лобок, потом – сполти еще пониже. Потереться, примериться, ощутить, что ты течешь.

Ох, как же ты течешь, детка…

– Какая же ты охуенная, холера, – шепчу, сползая губами ниже шеи, – сожрал бы тебя прямо сейчас, но хочу растянуть удовольствие.

– Болтать будете? – она задыхается, хватается за что попало – за мои плечи, за обивку моего дивана, но все равно пытается язвить. Умница. Дай мне больше разрешений, я с тобой столько всего сделаю, девочка…

Начинаю без отлагательств.

– Блд… – вырывается из моей груди в первую секунду. Я даже замираю на долю мгновения, чтобы привыкнуть. Привыкнуть к тому, к чему нереально привыкнуть…

А девчонка что? Девчонка замерла на простыне, нанизанная на мой член – прекрасная настолько, хоть портреты с неё пиши. Глаза распахнуты до предела. Ртом воздух хватает.

Толкаюсь в неё снова, и новый стон снова опустошает едва заполненные легкие. Ну почему с ней так? Почему охуенно в ней настолько, что хоть заживо в неё врастай?

Я двигаюсь в ней медленно, смакуя каждую секунду. Сейчас – это секс ради секса. Не ради того, чтобы по-быстрому сбросить напряжение.

Каждый новый толчок в ней – добавляет новый штришок на картине удовольствия моей девочки. С каждым она вскрикивает еще отчаяннее, будто забываясь. Жмурится. Все сильнее двигает бедра мне навстречу.

Нравится мне это. Безумно нравится. И сам хочу каждым рывком достигать до её дна. Уж слишком сладкий, откровенный кайф отражается на лице холеры.

– Боже… – слышу я в какой-то момент, – боже… Боже…

– Зачем так официально,