Александр Юк - Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви Страница 33

– Не надо так смотреть. Разве вы не знаете: смотреть в глаза королеве – дерзость… Жалуем Вас, благородный Евгений де Монмартр, – продолжала Маша в полный голос, – званием рыцаря, пребывая в полной уверенности, что Вы никогда и нигде не уроните его, будете верны ему и достойны его в любых обстоятельствах, не щадя ни крови своей, ни живота своего, будете надежным защитником чести и достоинства Нашего Королевского Величества, преданы Нам и шпагой своей, и сердцем своим.

– Вот это да! – восхищенно выдохнул Макс, заслушавшись этим монологом, произнесенным на едином дыхании.

Маша высвободила из-под воротника свитера маленькую, меньше копейки, серебряную иконку на тонкой короткой цепочке. Будучи некрещеной, Маша иконку, старинную, испанскую, подаренную бабушкой, все-таки носила не снимая. Наклонившись к Монмартику, она поднесла ее к его губам. Распущенные, откинутые за спину ее волосы стекли Жене на плечи и скрыли его лицо, и лишь одна Маша расслышала, как он, целуя иконку, выдохнул:

– Клянусь.

Женя поднялся с колена. Ребята кругом смеялись, и Маша, оглядываясь на них, готова была уже рассмеяться вместе со всеми, но серьезное и почему-то чуть грустное Женькино лицо остановило ее, и она только несмело улыбнулась одними губами остальной компании, как бы оправдываясь перед ними, что это всего лишь невинная игра.

Они сидели на скамейке под черной развесистой корягой, в которую превратилась ободранная осенью яблоня.

– Жень, в воскресенье мой день рожденья.

– Я помню, Машенька.

– Я хотела пригласить ребят.

– Тебя что-то смущает?

– Ты придешь, если будет Гарик? Я хочу, чтобы вы помирились. Здесь и сейчас.

Женя насупился и, глядя на обломок рапиры, которой он ковырял пожухлую стоптанную траву, произнес тихо, без пафоса:

– Это ничего не изменит.

– Ты не переносишь Гарика из-за меня? Но разве он не вправе добиваться моего внимания так же, как и ты? Может, ты оставишь выбор за мной?

– Я не переношу Гарика из-за него. Я простил бы ему, будь он в тебя влюблен. Но ему нужна не ты, а победа над тобой. Пойми, что это не одно и то же. Чтоб этой победой можно было похвастаться перед мальчишней. Вот что я ненавижу. Ненавижу пошлость, ненавижу мужскую двуликость. Лучше иметь дело с откровенными подлецами, чем с такими паиньками. Девчонки этого не видят, не различают, а это как раз и страшно. Когда все чувства – разыгранный спектакль, а за ними примитивная животная похоть.

Маша думала о чем-то своем, далеком, но куда более близком.

– Почему ты решил, что я этого не видела? Я это встречала.

Монмартик посмотрел на нее, но не стал ни о чем спрашивать.

– А что касается Гарика, не беспокойся. Он умный парень, и мы слишком хорошо изучили друг друга. Никаких случайностей. Пока это ему вновь не понадобится, проблем не будет. Приглашай всех, нельзя разбивать компанию из-за моих амбиций. Ведь, в общем-то, ребята неплохие?

Маша кивнула. Ей хотелось добавить: «А ты – самый хороший» – но она не решилась.

Она тряхнула головой, разгоняя накатившие под гипнозом Женькиных слов воспоминания, возвращаясь в сегодняшний день:

– Ну что, мой рыцарь, объявляйте на двенадцатое общий сбор.

Монмартик вскочил на стол, выросший прямо под яблоней и, нашпилив шляпу с папоротниковым пером на рапиру и размахивая ею над головой, провозгласил:

– Дамы и господа! Я имею честь передать вам приглашение на бал, даваемый в королевском дворце в воскресенье в честь дня рождения Ее Королевского Величества! Виват!

Монмартик едва успел завершить миссию прежде, чем нога его соскользнула с поверхности пьедестала, и он грохнулся, ударяясь локтем и едва не ломая стол.

– Виват! – подхватили мальчишки, давясь от смеха.

– Виват, виват! – эхом откликнулись возникшие на крыльце Громила с Лошаком, напялившим стеганую телогрейку, заменявшую ему панцирь, и фехтовальную маску. И он салютовал еще более ржавой, но почти целой рапирой. Поверх маски красовалась фетровая шляпа. Представить что-то более несуразное было сложно.

Макс воспользовался освободившимся постаментом, который только что сверг Женьку, и затрубил в несуществующий горн:

– Дамы и господа! Все, все, все!

– Что, и я тоже? – поинтересовался Гарик.

– Сейчас состоится праздничный рыцарский турнир, посвященный дню рождения Ее Королевского Величества.

– Но у нас же тут всего один рыцарь, – не унимался Гарик.

– Дамы, спешите видеть! Сеньоры, спешите принять участие.

– А что ждет победителя?

– Победителя?.. – глашатай на минуту задумался, но вот его хитрые глаза блеснули в сторону «королевы», и он завершил: – А победитель получит право поцеловать королеву.

Маша собиралась запротестовать – Макс стал слишком много себе позволять, – но увидела, как Монмартик, рванувшийся было согнать глашатая, вдруг изменил свое решение и, схватив со скамьи садовую перчатку, швырнул ее на землю:

– Я вызываю на бой.

Маша растерянно оглянулась. Она искала поддержки: что ей делать? Но лица девчонок, ее подруг были как никогда холодны. Надя, та просто повернулась спиной и отошла на несколько шагов куда-то в глубь сада. И даже Инга, ее верная Инга… нет, она больше не смотрела на Машу, у нее внезапно возникли совершенно неотложные дела. И только мальчишки, беря на слабо, улыбались, выжидая. Они ждали ее решения.

– Это глупая шутка. Они поубивают друг друга, – четко в зависшей тишине прозвучали слова Ольки.

Маша осознавала, что Оля права, что все это в любой момент может перерасти игру. Но теперь, когда «перчатка» Монмартика уже лежала у нее под ногами, когда вызов был брошен, она почувствовала, что остановить сейчас Женьку значило бы предать… А не остановить, возможно, убить. Выбор есть всегда.

И Маша промолчала. Промолчала, понимая, что этим молчанием дает согласие и на турнир, и на его условия. Но в тот момент, когда Монмартик выкрикнул свой вызов, она вдруг с необыкновенной силой поверила в него, в его победу. Она давала ему возможность доказать свою преданность, и это было самое большее, что она могла для него сделать. Тогда она не могла догадываться, что Женька фехтовал еще с шестого класса и заразил этой болезнью половину ребят и даже девчонок. В восьмом и Громила, и Дик, и недолгое время даже Гарик ходили в одну секцию. Но едва фехтование вошло в моду, Монмартик тут же охладел к нему. А следом перегорели и ребята.

Мальчишки поняли молчание Маши.

– Я принимаю бой! – завопил Лошак из-под маски, кидаясь к перчатке.

– «Мы принимаем бой, – кричали они, и громче всех кричал этот лягушонок Маугли», – передразнил Гарик.

Но по-настоящему Маша испугалась, когда стало ясно, что маска на всех лишь одна, и Женька отказался и от нее, и от панциря-телогрейки. Пока Лошак самоотверженно сражался с кустом крапивы, нарушившим границу со стороны соседского участка, Монмартик накручивал из изоленты набалдашник на обломанное острие клинка своей рапиры. Маша остановилась возле него.