The Мечты (СИ) - Светлая Марина Страница 34

Правда, узнав, кто всей этой шарашкиной конторой командует его бывшая будущая жена бежала оттуда, сверкая пятками, поскольку прекрасно помнила, что Ромка из себя представляет. Но теперь уже Ромка, довольно резво сориентировавшись, что этот заказ ему нужен не менее, чем нужна сама девушка, побежал за ней.

Потом... потом чертов монтаж, ибо Моджеевский сам не понимал, как успели проскочить все эти годы, счастливые, сытые, спокойные, семейные. У Нины – собственный бренд с магазинами по всей стране, а Роману, можно сказать, без малого, принадлежит весь город. На двоих у них двое детей. И еще любовь, которую они потеряли. Глупо и большей частью по вине самого Ромки.

Когда в жизни достигаешь так многого, о чем раньше и не мечтал, неожиданно приходит ложное впечатление, что можешь абсолютно все. Все подвластно. На все способен. Прямо-таки всемогущ. Именно в эту самую ловушку мнимого всемогущества и угодил Моджеевский три года назад, когда к нему новым начальником отдела по маркетингу его зам привел Раечку, собственную племяшку двадцати пяти лет от роду. У Раечки грудь была счастливого третьего размера, ноги такие, что пока поднимешься взглядом от щиколоток до бедер, поднимутся на провокационную высоту и собственные стратегически важные органы. И еще она так на него смотрела, что он и правда чувствовал себя хозяином мира. Сложно удержаться, когда вот так на тебя смотрят, но Моджеевский честно держался. Месяца полтора, пока перед ним не замаячил многомиллионный контракт с немцами, и он не укатился в Мюнхен, прихватив с собой Раечку, которая, кроме прочих очень важных деловых черт, обладала еще и потрясающими знаниями немецкого языка, почерпнутыми, не иначе как в немецком кинематографе, том самом, о котором не принято в приличном обществе.

Словом, Романыч решил один-единственный раз согнать охоту, чтобы оной более не возникало, а потом, поручив Раечке возиться с этим проектом, в Мюнхене ее и оставить. План ему казался блестящим со всех сторон, с какой ни посмотри, но как всякий новичок в мире адюльтеров прокололся он с первого раза и по глупости. Пока был в душе, ему позвонила обожаемая супруга, а трубку взяла Раечка. Намеренно или случайно – он так никогда и не узнал.

Зато узнал, как бывает, когда в одночасье рушится вся жизнь.

Узнал, что такое боль потери, угрызения совести, узнал, что чувствует человек, который просит прощения без надежды быть прощенным, и еще много чего другого. Нет, первое время он еще был уверен, что никуда Нина не денется, не уйдет, останется с ним. Пугает только, воспитывает.

Но, как оказалось, от него, такого замечательного, вполне себе можно свалить в никуда. И двое детей – нифига не препятствие. Просто забрала их с собой и уехала к черту на рога, в родительскую квартиру, в другой район. В принципе ей это оказалось не так уж и сложно сделать – материально она от него не особенно зависела, но сам факт – удручал. Потому что из них двоих именно Роману пришлось туго. Сначала каялся, потом психовал, потом посылал ее к черту, раз ей не жаль ни его, ни детей, потом снова каялся, потом забылся работой.

Словом, вся жизнь одним махом – хоба! И на свалку!

Через полгода их развели, и, получив документы о разводе, он смотрел на них и не верил, что все. Конец. Ничего больше у них с Нинкой не будет. И семьи тоже нет.

Он сменил их дом на этаж в «Золотом береге», не особенно стремился видеть прежних друзей, потому что они были общими с Ниной, заводил новые знакомства и новых баб. В этом смысле даже ушел в отрыв, ожидая, что она явится на порог и грохнет его за такую неразборчивость связей, а потом они обязательно помирятся. Но и этого не случалось. По всему выходило, что ей на него плевать, а он попросту устал от такого собачьего существования.

Моджеевский привыкал к одиночеству, и вместе с тем оно его страшило. Он состоялся во всем, но устал от вечеров, которые проводил с собакой. В конце концов, он не в том возрасте, когда так уж легко оказаться у разбитого корыта, а именно так он себя и ощущал. У разбитого корыта.

И вот Женя. С которой он провел вечер пятницы и выходные, ловя себя на мысли, что с ней ему легко и свободно. И уютно. И вообще он чувствовал себя так, как не чувствовал и дня за истекшие три года холостяцкой жизни.

Она ждала его у кофейни возле набережной. Легкая, воздушная и какая-то «своя». Роман подкатил прямо к ней и тормознул у бордюра. Вышел из машины, широко улыбнулся и подошел, чтобы помочь сесть.

- Привет, - выдохнул он, обхватив ее талию и прикоснувшись губами к щеке почти хозяйским жестом. – Долго стоишь?

- Нет, - улыбнулась Женя. – Кофе пила.

- И как тебя после этого ужином кормить? – Роман открыл перед ней дверцу. За выходные они успели перейти на «ты», но еще дальше – пока не вышло. Моджеевский честно и благородно ухаживал за ней целых три дня, раздумывая, можно ли уложить в постель на четвертый, тогда как в последние холостые годы бабы сами укладывались в первый же вечер. А вот с Женей что-то поменялось. Или это у него настрой поменялся.

- Очень даже просто кормить, - она весело устроилась в кресле, отправив назад сумку. – Я не ела, поэтому с аппетитом все в порядке.

Сумка уткнулась в нечто шелестящее и занимающее немало места на заднем сидении. Роман рассмеялся и выпалил:

- Цветы помнешь! Твои, между прочим, - и, обежав машину, сел за руль, после чего букет алых роз перекочевал на Женины колени.

- У меня уже цветочная оранжерея, - пробормотала она, с удовольствием вдыхая аромат. – И на работе, и дома.

- Еще скажи, что тебе это не нравится.

- Я опасаюсь, что они обратят меня в свою веру и я стану цветком.

- Да ты и так цветок, Жень, - улыбнулся Моджеевский. – Редкой красоты. Видишь, я как шмель тут жужжу вокруг? Кстати, у шмеля есть предложение. Воспользоваться альтернативой к ресторану и поужинать у меня. Хочешь посмотреть, как мы с Ринго живем?

- Готовить тоже сам будешь? – подмигнула Женька.

- Считаешь, я не умею?

- Наверное, пока я об этом не думала. Поэтому – поехали к тебе, будем разбираться.

- Ну, то есть, если ужин будет из ресторана, ты не разочаруешься?

- Я постараюсь, - торжественно заверила Женя и быстро поцеловала его в губы. Отодвинуться не успела. Роман перехватил инициативу, обхватив ее за шею, и прижал к себе крепче и чуть дольше, чем «быстро». Его ладонь легко провела по Жениному плечу, спустилась ниже, скользнула по груди, и лишь потом он отстранился.

- Я тут подумал, - слегка охрипшим голосом проговорил Моджеевский, когда их лица все еще были близко друг к другу, - что макароны сварить, в принципе, в состоянии. Ради эксперимента. Но ужин все равно заказан.

Потом они двинулись по городу, оставляя далеко позади кофейню, в которой Женька так неудачно выпила кофе. Зато погода была удачная. Весна во всей красе. И так легко вести машину и чувствовать себя довольным жизнью в компании этой женщины рядом, что удивительным образом куда-то исчезало раздражение, вызванное бывшей. С Женькой и правда было очень легко. Легко шутить, легко производить впечатление, легко баловать. Она стала для него чем-то вроде глотка воздуха после крайне длительной гипоксии.

Наверное, это даже хорошо, что она старше его прошлых девчонок. Те исчезали без следа из памяти буквально на следующий день, а Женя зацепила. К тому же, и по возрасту она ему очень даже подходила. А Моджеевский настолько привык в свое время жить с ровесницей, что, пожалуй, пустой треп двадцатилетних порядком его раздражал. Наверное, сегодня он бы уже ни за что никакую Раечку в Мюнхен за собой не потащил. Наелся таким досыта.

Через несколько минут, настоявшись положенное время на светофоре, он вырулил к величественному гиганту его собственной высотки. Припарковал машину – Вадик позже перегонит ее в гараж. А сам помог выйти Жене – и с сумкой, и с букетом.

- Никогда раньше внутрь не заходила? – зачем-то спросил он.

- Это же не музей, а знакомых у меня здесь не было… - Женя внимательно посмотрела на Романа, - до некоторых пор.