Маленький отель на Санторини - Юлия Валерьевна Набокова Страница 37

– А это моя София, – с гордостью представляет старик свою дочь. – Одиссей – ее сын.

Я с интересом смотрю на ровесницу отца, которую бабушка прочила ему в невесты. Она все еще довольно хороша, несмотря на морщинки у глаз, и сохранила стройную фигуру. Увядающая греческая роза, с оливковой кожей, бархатными карими глазами и гладкими черными волосами, стянутыми в низкий пучок. В восемнадцать она наверняка была прелестной девушкой, и мне остается только гадать, почему мой отец ей не увлекся, учитывая, что их семьи близко общались и молодые люди наверняка часто виделись.

Одиссей представляет меня дочери. София с любопытством поворачивает голову ко мне, в карих глазах с длинными черными ресницами вспыхивает любопытство. Она задает вопрос по-гречески, а Стефанос переводит мне:

– Ты дочь Костаса?

– Ты не говоришь по-гречески? А по-английски? – София переходит на английский. – Но где же ты была раньше?

Я коротко пересказываю ей свою историю, и она пораженно качает головой. Потом, спохватившись, ссылается на дела, желает нам приятного аппетита и уходит, цокая каблуками. Спина у нее ровная, как у балерины, а походка – твердая и быстрая. Вот кто настоящая хозяйка ресторана сегодня. Старик Одиссей может спокойно уйти на покой – его дочь достойно продолжит семейное дело.

Рыба, запеченная на гриле, пахнет восхитительно и просто тает во рту. Одиссей довольно кивает, когда я говорю, что это самая вкусная рыба, которую я когда-либо ела. А Стефанос, который заказал себе мясное блюдо, просит:

– Дашь попробовать?

Я делюсь с ним кусочком – накалываю на вилку и подношу к его рту. Одиссей что-то спрашивает. Стефанос жует и смеется.

– Что? – не понимаю я.

– Он думает, что я твой жених, и интересуется, когда свадьба.

Одиссей одобрительно указывает на мое кольцо с бриллиантом – подарок Кирилла, а я краснею. Про своего настоящего жениха я даже и не вспоминала! Как назло, руку под стол не спрячешь, в ней нож, которым я разделываю рыбу.

Чтобы сменить тему, я прошу Одиссея рассказать еще о бабушке. Остаток ужина он охотно делится забавными историями из их жизни, а я узнаю больше о своей бабушке. Образ с фотографии в ее доме наполняется красками и постепенно оживает в моем воображении.

Самый тяжелый вопрос я оставляю напоследок – когда уже съедена сладкая, утопающая в меду пахлава, и остался только горький черный кофе на дне чашки.

– Спроси, знает ли он, как погиб мой отец, – прошу я Стефаноса.

Он переводит, и Одиссей тяжело вздыхает.

– Костас упал со скалы в море, его нашли рыбаки утром. Свидетелей нет, никто не знает, что точно случилось. Упал ли он сам или кто-то его толкнул.

– Может, в полиции просто не искали? – уточняю я. – Ведь у Костаса не было родных и некому было о нем беспокоиться.

Одиссей мотает головой:

– Охи!

– Нет, – переводит Стефанос и передает мне дальнейшие слова старика: – Муж Софии работает в полиции. Одиссей лично просил его расследовать это дело – в память об Афине. Его зять Михалис опрашивал местных жителей, просмотрел камеры наблюдения, но так ничего и не обнаружил. Предположительно Костас упал со скалы в Ие. Одна из камер зафиксировала, как поздно ночью он шел к выходу из поселка. Но куда именно он направлялся и где упал со скалы, это неизвестно.

Последний глоток кофе кажется мне особенно горьким. Неужели я так никогда не узнаю, как погиб мой отец? Была ли его гибель случайной и мы просто не успели с ним встретиться, или он сознательно свел счеты с жизнью, не пожелав увидеться со мной?

Я благодарю Одиссея за беседу и за обед. Мы тепло обнимаемся на прощание, как внучка с дедушкой, и он просит:

– Продолжи дело Афины. Останься на острове. Она бы этого хотела.

Глава 15

Когда мы выходим из ресторана, на часах всего два после полудня, а у меня такое чувство, что этот день уже вместил в себя несколько. Столько впечатлений! Прогулка по живописному городку, мой портрет, поцелуй, беседа с Одиссеем… Мои московские коллеги только на обед отправились, а я уже столько всего пережила, как в каком-то кино.

– Теперь на море? – весело предлагает Стефанос, когда мы доходим до его байка.

Через за десять минут мы уже паркуемся в приморском поселке Камари и по тропинке между отелей и домов выходим на пляж.

– Он черный! – удивленно восклицаю я, зачерпывая в горсть песок. Он такого же цвета, как и подвеска из вулканической лавы у меня на шее.

– Конечно, это же вулканический песок, – Стефанос усмехается, довольный моей реакцией, как будто это не природа за многие тысячелетия постаралась, а он сам намыл этот песок из вулканических пород.

Я пропускаю нагретые солнцем черные песчинки сквозь пальцы, позволяя им высыпаться обратно.

– Маврос – «черный», – продолжает урок греческого Стефанос. – Амос – «песок».

А затем мы сбрасываем обувь и идем к кромке моря. Песок под ногами теплый и приятно греет.

– Представь, как он раскаляется летом, – замечает Стефанос. – Без шлепок до воды не дойдешь.

– Разве ты был здесь летом? – удивляюсь я.

– Не на Санторини, на другом вулканическом пляже, – он запинается, а во мне уже разгорается любопытство.

– Тоже в Греции?

– На Канарах.

– На Канарах? – Я удивленно выгибаю бровь. Это же очень дорогой курорт. Моя начальница отдыхала там на Новый год, а я из любопытства посмотрела цены на туры и поняла, что с моей зарплатой мне Канары точно не светят.

Интересно, каким ветром туда занесло бедного художника? Но он явно не расположен продолжать тему, а ускоряет шаг и подходит к кромке моря.

Я останавливаюсь рядом, и накатившая волна омывает наши ноги. Я с визгом отпрыгиваю.

– Холодная!

– Криа, – весело кивает Стефанос. – Холодная! А ты как хотела? Еще не сезон.

Воздух нагрелся градусов до двадцати, но море в апреле еще холодное.

– Криа, – повторяю за ним я, добавляя еще одно слово