The Мечты. Бес и ребро (СИ) - Светлая Марина Страница 39

Андрей довез Женьку и Лизку на лифте до их третьего этажа, к тому же, надо было еще забрать сумку. А Женя ожидаемо попыталась затащить его к себе, с развеселой улыбкой заявив:

- Между прочим, дома у тебя наверняка шаром покати. Оставайся!

- Шаром меня точно не испугаешь, - улыбнулся отец в ответ. – Придумаю что-нибудь.

- А как же тихий вечер в кругу семьи? Тебя ждет отличная комната для гостей, Ромкин бар – спорим, лучший в городе... и сытный ужин. Фотографии мне покажешь, а? 

- Вот Ромка твой вернется – и устроим семейный ужин, - отказался Андрей Никитич. – А нынче я домой. Слишком длинный день выдался.

- Но хоть поесть? А? Вообще-то, Елена Михайловна со вчера тебя ждет. У нас затарен холодильник, как перед голодом или войной. Она с утра пироги печет, разносолы стряпает. Прямо жаждет твоих рассказов о Праге, - и Женькина бровь лукаво изогнулась, не оставляя сомнений в том, что ждут не только рассказов.

- Женька, не буянь, - фыркнул папа Малич. – Вот уж пироги Елены Михалны меня точно не интересуют. И ты это прекрасно знаешь!

- Да знаю, знаю! – рассмеялась дочь. – Но ты ее очень разочаруешь отсутствием… интереса.

- Вообще-то ты должна быть на моей стороне.

- Я всегда на твоей стороне! Точно-точно не останешься?

- Точно-точно, - кивнул Малич и неожиданно выдал, внимательно глядя на дочь: - Кстати, что скажешь, если я жениться надумаю?

Женя точно так же пристально глянула на отца долгим взглядом, усваивая вопрос. Потом кивнула и повторила:

- Что я всегда на твоей стороне. Только вряд ли ты всерьез нуждаешься в моем... благословении, если действительно надумаешь.

- А Юлька?

- О! Она не переживет, конечно, но можно попробовать поторговаться!

- Интересно, кому? – рассмеялся Андрей Никитич. – С кого она станет требовать плату?

- Да со всех сразу... – деловито пожала плечами Женя и немного помедлила, все же спросив: - А ты правда... можешь жениться? Решил? 

- Не столь категорично. Но если ты меня отпустишь, я пойду поразмышляю над этим вопросом.

- В свой срок отпущу. Я ее знаю?

- Ой-ой, - поддразнил Женьку Андрей Никитич, но на вопрос все же ответил: - Нет, не знаешь. Всё! Забираю сумку и сваливаю от вас.

- Разумеется, - кивнула дочь с самым благочестивым видом и добавила: - Если ты не собрался отбивать Чернышеву у ее мужа, то я на все согласна.

- Не заставляй меня думать, что жизнь с мужчиной делает женщину глупее, - рассмеялся Андрей Никитич на прощанье.

Избежав встречи с Леной Михалной, он бодро ухватился за свои вещи и, наконец, оказался предоставленным самому себе впервые за весь этот безумный, бесконечно длинный, не желающий прекращаться день. И теперь был волен позвонить Стеше. Мог позвонить Стеше. Звонил Стеше в первые же минуты своей наступившей свободы.

Сбегая вниз по лестнице. Минуя холл с сонным консьержем. Выскакивая на улицу. Вдыхая вечерний воздух в полную грудь. Вслушиваясь в гудки. И... почему-то не получая ответа.

Андрей сердился на свое странно сложившееся возвращение. И еще больше сердился на себя за то, что все так сложилось. Ведь сам и сложил, чего уж. Да, он отчетливо понимал, что должен определить Стешино место в своей жизни, потому что выкраивать на нее время – это неправильно. По отношению к ней и по отношению к себе. К ним обоим.

У него так складно получалось произносить про себя это «обоим», будто бы именно так и до́лжно. Как если бы они были вместе, хотя, кажется, ни разу за последние много-много лет он не думал и не представлял себя с кем-то рядом. И рядом с собой никого не представлял. Да и не хотел. А вот поди ж ты...

Стешу он видел в своей жизни и теперь уже не хотел совсем другого – чтобы она куда-то подевалась... чтобы вышло коротко и пошло... чтобы все это подошло к завершению, как нечто несерьезное, потому что у него это серьезно.

Именно об этом Андрей и намеревался сказать, когда звонил снова, в очередной раз. Уже из дома. Но она по-прежнему не брала трубку. И не перезванивала. Малич озадаченно смотрел на замирающий экран телефона и набирал ее номер опять и опять, будто бы поговорить обо всем сделалось самым важным из сегодняшних хлопот и суеты. Вот только оператор раз за разом обрывал его гудки спустя положенное их число, оставляя те безответными. А его растерянность сменялась беспокойством.

И, в конце концов, нацепив на нос очки, Андрей набрал сообщение.

«Ты куда пропала? Все нормально?»

Ответ впечатлил. Прилетел быстро. Поставил в ступор.

Живая – уже хорошо. На этом хорошее определенно заканчивалось. Занята. Она – занята.

Кажется, впервые за время их недоромана.

Чем занята?

Чем она может быть занята?

Ведь знала, что он сегодня прилетает. Вышло, конечно, по-дурацки и, черт возьми, он виноват, но… Малич даже очки снял и уставился в провал окна, за которым вечернее небо бороздили лучи с высотки, будто бы рассекая его черноту, соревнуясь со звездами, которые, как известно, кроме времени, ничего победить не может. Да и время в случае звезд величина настолько невозможная, что ее и вообразить трудно, и для простого смертного приравнивается к «никогда». В случае же Андрея «никогда» - слишком хорошо осознанное понятие. Он к этому «никогда», можно сказать, прикоснулся однажды. К черту, больше не хотелось.

Из всего только один выход: надо думать и надо действовать. Все остальное – потом.

Стеша – занята. Не «чем». Она занята «кем». Банкиром.

Нет, банкира Малич не сбрасывал со счетов, но отодвигал на второй план, не имея точных подтверждений рассказам Светланы, которые она в силу многих причин вполне могла и приукрасить, хотя по большей части и не соврала – он своими глазами видел те статьи. Про зеленку и про фонтан. Про банкира, кстати, не было, но он и не стал ничего искать. Тогда не желал. Сейчас... сейчас, кажется, время пришло расставлять все точки над всеми буквами алфавита, какие только есть среди языков мира. В конце концов, ему надо знать. И надо, чтоб она тоже знала.

Именно об этом размышлял Андрей Никитич, без сна ворочаясь в кровати почти до рассвета. И именно это он собрался сделать, отправляясь утром из Гунинского особняка в соседнюю высотку, в квартиру номер семьдесят в третьей секции.

В 7-30 утра эту самую квартиру огласил решительный звонок.

Если бы она спала, наверняка долго возилась бы, прежде чем открыть.

Если бы она спала, он минут десять, а то и дольше стоял бы под дверью.

Если бы она спала, то он наверняка бы ее разбудил.

Да и вообще сон – прекрасный повод не впускать его вовсе, если не имеешь намерения впустить.

Но вопреки всем выстраиваемым в его голове конструкциям, характерный щелчок замка раздался быстро. И дверь раскрылась легко. Рывком. На пороге стояла Стефания в черном шелковом халатике на голое тело и уже сейчас, рано утром, прихорошившаяся.

- А, это ты, - проговорила она чуть удивленно, но ровно, лишь на секунду повернув голову назад, а после снова посмотрев ему в лицо. – Ты что так рано?

- Соскучился, - без тени улыбки сказал Андрей, не отводя от нее внимательного взгляда.

Она же напротив улыбнулась и легко пожала плечами:

- Это льстит. Но ты немного не вовремя.

- Почему?

- Я тебе вчера написала, что занята. Когда это изменится, я дам знать.

- Я понимаю, что ты обиделась, - он сделал шаг к ней, очутившись очень близко и глядя теперь сверху вниз. – Я объясню.

- Зачем? - совершенно искренно изумилась Стеша и отступила, отчего оказалась глубже в квартире, и Андрею открылся вид на прихожую. – С чего ты взял, что должен что-то объяснять? У нас, вроде бы, не те отношения, при которых объясняют.

- И при каких же объясняют?

- Не знаю. У меня таких не было. Мы два раза переспали, Андрей. Это не дает тебе права вваливаться ко мне, когда тебе вздумается.

- Тебе же не вздумалось, - проговорил он, теперь оставаясь на месте, но глядя только на нее. А потом весело улыбнулся: – Расскажи, чем ты занята, и мы подумаем, как послать это к черту.