Мой палач. Реквием (СИ) - Ромеро Екатерина Страница 39

Я хочу вдохнуть его запах снова. Так сильно, как еще никогда до этого.

***

Машина приезжает быстро, и собрав детей мы садимся в нее. Малыши спрашивают, куда мы едем, а я ответить не могу. Не прощу сама себя, если из-за меня с ними что-то случиться, но и существовать так больше тоже не способна. Без него, без нас нет меня. Я просто существую, а я жить хочу, несмотря ни на что хочу…Обнять Тимура, ударить, попросить прощения и простить самой.

В голове миллион мыслей, но плана никакого. Я просто должна увидеть Тимура. Один раз. Возможно, он станет моим последним, но мне уже все равно.

Нас довозят довольно быстро, и я вижу едва распустившиеся листочки деревьев. Весна наступила. Даже в этом мрачном логове зверя бывает тепло. Машина паркуется во дворе и мы выходим. Я беру Амели на руки и захожу в дом, Эмир идет рядышком и я не удерживаюсь. Оказавшись в доме, громко зову его, слыша как быстро бьется мое сердце:

— Тимур!

Никто не отвечает и тогда выходит Виктор. Мрачный, серьезный, тихий.

— Привет Ась. Его нет в доме. Не зови.

— Где он?

— С вами. Точнее, с надгробиями пустыми. В задней части двора склеп есть. Проводить?

— Нет...я сама. Побудьте с детьми, пожалуйста.

Виктор кивает и я выхожу из дома. Выбегаю точнее, боясь и желая увидеть Беса снова.

На мне короткое пальто, ветер волосы развивает, а сердце ломает ребра, но мне все равно.

Я должна его увидеть. Немедленно.

Глава 33

Мои руки не заживают и это хорошо. Хоть что-то еще чувствую, хоть что-то отвлекает меня от той боли, которая внутри.

Виктор носится со мной как с писаной торбой и даже пытается кормить, а я не могу. Простить себя я не могу просто.

То, что я творил с ней, как ломал эту куколку, у меня из башки не выходит. И если первые дни я просто волком по Асе выл, то потом эта боль стала изнутри меня разъедать. Живьем.

Я почти не сплю и мне становится лучше только тогда, когда прихожу к ней на могилу. Детям конфеты, а ей цветы. Белые лилии. Снова, снова и снова. Я хочу ее прощения и не получаю. Я хочу услышать голос Аси и не слышу!

Я подыхаю, я блядь, умираю без нее, проклиная себя за жестокость к этой чистой девочке, за боль, которую ей причинил, ненавидя.

И вот теперь, сидя на коленях у ее могилы, я сжимаю в перебинтованных кулаках землю, вспоминая ее. Эту нежную девочку с медовыми глазами, которая узнала во мне зверя и любила. Ася была единственной, кто любил меня, а я…так жестоко с ней поступал, ненавидел, презирал.

— Тимур…

Ее голос. Он преследует меня, как проклятье. Я слышу его часто и вот снова. Такой нежный и живой, настоящий, хотя знаю, Ася в земле давно лежит. Мертвая, как и вся моя семья и уже даже дети.

— Тимур, вставай.

Кто-то тормошит меня за плечо, по шее проводит теплыми пальцами, по волосам, а я орать хочу от того, насколько мои галлюцинации уже реальными становятся. Так она меня всегда касалась. Нежно, ласково, как котенок. Я с ума сойду…я уже кажется, свихнулся.

По ней. Сгорая от этого чувства, которое она вырастила во мне. Вместо ненависти оно болью такой обернулось, что я подыхаю теперь каждый день без нее. Без моего мотылька. Любимого.

— Тимур, пожалуйста. Прости меня…

Снова ее голос. Как наваждение, как мое личное проклятье! Я открываю глаза и вижу ее. Ася. Стоит предо мною, как живая. Как будто и не умирала так страшно.

— Нет…нет!

Хватаюсь за голову. Башка уже совсем не варит. Кажется, я и правда схожу с ума. Я вижу тебя Ася. Как живую!

— Ты умерла. Вы все…все умерли.

Эта девочка. Она на колени предо мной встает и плачет. Снова плачет предо мною. Как и тогда…как и всегда со мною рядом. Боль, одну только боль ей причинял.

— Ась, прости. Я не защитил тебя. Не уберег детей.

— Нет, мы живы! Я жива, Тимур…

Она плачет и улыбается одновременно, а я не верю. Не могу просто поверить, но передо мной Ася, как живая сидит. Такая красивая, ласковая, нежная, такая моя.

— Ты умерла! Умерла…нет тебя. Нет. Боже… Говорю ей вслух. Мне так легче, но знаю, что она не слышит. Мертвые не слышат ничего и я сдохну без ее прощения.

Головой мотает, роняя слезы, а после руку мою берет и к сердцу своему прикладывает.

— Я живая, Тимур. Дети тоже. Слышишь, стучит…

Прислушиваюсь, не шевелясь даже. Под перебинтованной ладонью стучит быстро ее сердце чистое. Стучит как и раньше, и я не выдерживаю.

— Ася!

Сгребаю ее в охапку и к себе прижимаю, вдыхая запах. Ее запах, тот самый земляничный.

— Ася…Ася. Говорить очень трудно, кажется, что грудь сейчас на части разломится от боли.

Чувствую, как робко девочка обнимает меня в ответ, прижимается в моей груди. Ее волосы шелковистые на ветру развиваются, а я прижимаю ее к себе и оторваться не могу. Моя, моя, моя!

Отстраняюсь на миг и в губы ее сладкие впиваюсь. Голодно, жадно, дико, тяжело дыша, хрипло. Ася отвечает нежно, губами своими ко мне прикасается, запускает холодные пальцы мне в волосы, дрожит вся и плачет.

— Прости меня, Тимур! Прости, прости, прости!

Шепчет, целуя в шею, в губы нежно, целует мои перебинтованные руки, а я оторваться от нее не могу, дурею. Поверить не могу, что снова вижу ее. Живой.

Ее глазки медовые блестят от слез, и я в волосы ее зарываюсь руками. К себе прижимаю, игнорируя боль. Хочу ощутить ее снова. Трусит всего, кажется, я сдыхаю. Этот мираж, он не проходит, пока Ася лицо мое ладонями не обхватывает, заставляя на себя смотреть.

— Тимур, я живая, прошу, посмотри на меня! Я знаю, что сделала тебе очень больно. Я так виновата, я думала, так лучше будет. Этот взрыв. Все это ненастоящее, слышишь? Ее нежные прикосновения согревают и я руки перебинтованные поверх ее кладу, смотря на нее.

— Прости меня, Бес, пожалуйста, прости меня!

Она просит прощения у меня, тогда как не виновата ни в чем. В отличие от меня.

— Ася…

Едва говорю. На горло словно наступили. Болит. Внутри все просто догорает.

— Виктор просто помог. Не ругай его сильно! Я думала, что справлюсь, увезу детей. Что забуду все и не смогла, любимый. Можешь злиться, можешь наказать, убить за то, что обманула, что оставила, забрала детей, мне все равно уже. Все равно!

Она плачет, лбом к моему лбу прижимаясь, а я руки отпустить не могу, отпустить ее не имею права.

— Ты не виновата. Ни в чем. Все правильно сделала. Ты хотела детей уберечь. От меня.

— Ты не обидишь наших детей.

— Никогда в жизни.

Мои руки дрожат, я тронуть ее боюсь, но и не касаться тоже не способен. Только сейчас понимаю, как я скучал по ней. Безумно.

— Почему ты вернулась?

Смотрю на нее и не понимаю. Мотылек могла больше никогда не возвращаться, а я так бы и не понял ни черта, но вернулась.

Из ее медовых глаз слезы стекают и девочка улыбается, смотря прямо на меня.

— Потому что я не могу без тебя, Тимур. Не могу.

Прижимается ко мне, а я с места сдвинутся не могу. Все плывет перед глазами.

— Прости меня. Прости девочка за то, что я творил с тобой. Брось меня. Не бойся. Живи, Ась, просто живи!

— Нет, не могу я жить без тебя, не могу…не могу так больше, любимый.

Шепчет тихо, прижимаясь ко мне щекой. Я же запах ее вдыхаю и хочу орать. От боли, разрывающей меня. Ни разу на войне такого не чувствовал, как от нее. Словно током по нервам, по-живому.

Чувствую только ее теплые пальцы на лице. Она слезы мои ими вытирает и сама плачет.

— Я простила тебя. Слышишь? Простила! Отпусти эту боль, мне тоже больно, но нельзя так больше.

— Ась, нет. Уезжай. Слово даю, не буду искать тебя. Никогда больше. Никогда!

— Нет! Ни за что! Я не откажусь от тебя. Не откажусь, Тимур. Давай переступим эту ненависть, мы и так хлебнули ее сполна. Ради нас, мы же всегда были. Все эти годы я ненавидела тебя, а ты был ни в чем не виноват. Пожалуйста! Я простила тебя, ведь я не могу ненавидеть тебя, так сильно любя!