Адриана Триджани - Королева Великого времени Страница 4

Потом смотрит на меня и вежливо улыбается. Я думаю о том, как, наверное, хорошо быть такой красавицей, что мужчина, увидев тебя, не может удержаться от восхищения.

Переходя от одного гостя к другому, разнося хлеб, мы дошли до конца стола, и я собираюсь идти в кухню.

— Много работаете? — спрашивает сидящий с краю.

— Тут все много работают.

Я смотрю на него и понимаю, что раньше его не видела. Он не похож на других папиных гостей. Большинство из них — папины ровесники, а этот совсем молодой. Да ему лет двадцать! У него светло-каштановые волосы, открытая улыбка, ровные зубы. Он кажется высоким, плечи у него широкие, но руки не такие, как у других. Пальцы длинные и ровные. Ни мозолей, ни порезов, как у папы.

— Как тебя зовут? — ласково спрашивает он.

— Нелла.

— Рифмуется с bella.

— Ну, у нас в семье меня не считают красавицей.

Он смеется.

— У вас просто неправильно считают. — Он улыбается так замечательно, что я заглядываю ему в глаза — синие-синие, как сапфир в мамином медальоне. — Учишься в школе?

— Да, в Делаболе. Но там только семь классов, а мне уже четырнадцать — я два года отсидела в седьмом. Моя учительница посылает меня в школу в Розето.

— Ты, должно быть, умная девочка.

— Я отличница.

— Я тоже окончил школу в Розето.

Я была права: не меньше восемнадцати.

— И как там?

— Меня отлично подготовили к колледжу.

— Ты в колледже? Вот здорово! Я тоже когда-нибудь пойду в колледж.

— А кем ты хочешь стать?

— Учительницей. А ты?

Мой вопрос его удивляет.

— Не знаю пока.

— Как это?

— Меня многое интересует, — пожимает он плечами.

— Ешь, а то остынет, — говорю я. Мне так грустно оттого, что мне всего четырнадцать и этот молодой человек никогда не станет для меня тем, кем мне хотелось бы.

— Нелла! Налей, пожалуйста, папе кофе, — вежливо просит Ассунта. Я рада, что она сказала только это и не стала говорить про меня гадости перед молодым человеком с красивыми руками.

— Сейчас, — говорю я и иду на кухню, чувствуя, что он смотрит мне вслед. Мое сердце бешено колотится.

— Что с тобой? — спрашивает Елена. — Ты вся красная.

— От ветра, — вру я. — Сделай милость: там папа просит кофе, отнесешь за меня?

— Отнесу. Только скажи, что с тобой. Со мной-то ты можешь поделиться, — просит Елена, надевая фланелевую рукавицу и снимая с плиты кофейник.

— Там на дальнем конце стола сидит парень… Можешь узнать, как его зовут?

— Шейх? — со смехом спрашивает Елена.

— Нет… то есть да… — Мы с Еленой посмотрели в кино «Шейха» с Рудольфом Валентино, и теперь она дразнит меня: мол, я с тех пор сама не своя. — В смысле он ничего, — говорю я, и мои щеки становятся такого же цвета, как папин красный носовой платок.

— Видимо, он не просто ничего… Ты прямо дрожишь.

— Это все его голос. Такой глубокий, нежный и… даже не знаю, как сказать… такой волнующий.

— Пойду попытаюсь что-нибудь узнать, — обещает Елена и уходит.

Из кладовой выходят две женщины. Они несут мамины пироги с ревенем, но, как бы мне ни хотелось получить кусочек, я ни за что не выйду к гостям. Я боюсь, что если еще раз гляну на того синеглазого парня, то просто разрыдаюсь. Я встретила мужчину своей мечты, но у нас ничего не получится. Он слишком взрослый и не станет меня дожидаться. Ведь ему придется ждать по меньшей мере четыре года — тогда мне будет восемнадцать. Четыре года! Целая вечность.

Я стою и недоумеваю, как Елена к нему подберется. Кажется, что прошло несколько часов, прежде чем хлопнула дверь и раздался голос Елены:

— Нелла!

— Я здесь, — шепотом отозвалась я.

— Незачем прятаться. — Она входит в кладовую. — Его зовут Ренато Ланзара. И ему двадцать один.

— Двадцать один! — У меня упало сердце.

— Зато… да послушай: он живет в городе. Его отец — парикмахер.

— Почему я его раньше не видела? — думаю я.

— Нелла, он на семь лет тебя старше. Это немало.

Мне расхотелось идти на улицу. У меня нет сил с ним разговаривать. Я хочу только одного — побыть в одиночестве.

Глава вторая

Я шагаю за Ассунтой по Делабол-роуд. Солнце еще не встало, и Ассунта несет фонарь. Странно начинать в темноте свой первый день в новой школе.

— Пошевеливайся, — торопит Ассунта.

— Хорошо, — говорю я и прибавляю шаг, — жаль, что мы не можем поехать на трамвае.

Ассунта останавливается и сердито смотрит на меня:

— Спустись с облаков. Мы не можем себе позволить ездить на трамвае. И никогда не сможем.

Я молча иду за Ассунтой.

— Это Дивижн-стрит, — говорит она как бы между прочим.

— Она отделяет Розето от Бангора. В Бангоре живут англосаксы, и итальянцев они не любят.

Над пиками Голубых гор показывается солнце, и Гарибальди-авеню оживает. Мы шагаем по широкой улице, проходим мимо домов, из которых доносится детский смех и раздается запах еды: матери готовят завтрак, а дети с ними болтают.

Перед кондитерской «Марчелла» Ассунта останавливается.

— Подожди здесь, — бросает она мне и исчезает внутри.

Я разглядываю в витрине свадебный торт: идеально круглые коржи лежат один на другом, поддерживаемые сахарными колоннами. Колокольчик над дверью звякнул — вышла Ассунта.

— Держи. — Она протягивает мне небольшую коробку. — Папа велел купить тебе эклер. Съешь в обед.

— Спасибо, — говорю я и осторожно пристраиваю коробку в корзинку с завтраком. Милый папа! Он хотел, чтобы мой первый день в школе был особенным. Мне становится грустно оттого, что у нас, видимо, не хватило денег, чтобы купить эклер и Ассунте — в честь ее первого дня на фабрике. — Гляди, какой торт! У вас с Алессандро тоже такой будет?

Ассунта улыбается:

— Может, и будет.

Она довела меня до самой школы, огромного здания из красного кирпича, неподалеку от Гарибальди-авеню.

— Подожди внутри до звонка. Наверное, нескоро еще кто-нибудь подойдет — до занятий еще час. Пойдешь в канцелярию и представишься. Про тебя уже знают. Там тебе скажут, в какой класс попадешь. Фабрика в самом конце Фронт-стрит — чтоб ты знала, где меня искать, если что-то понадобится. Я заберу тебя в три пятнадцать. Уроки закончатся в три, так что тебе придется немного подождать.

— Подожду.

Я смотрю вслед Ассунте. Как только она скрывается из виду, захожу в школу. Иду по главному коридору мимо классов и заглядываю в каждую открытую дверь — чистые доски, ровные ряды парт.

— Что-то ищешь? — раздается у меня над ухом низкий мужской голос.