Серая мышь на тропе войны (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна Страница 4

— Тут моя комната, там, — Катерина показала на двери дальше по коридору, — спальня Аделаиды Марковны и Константина Алексеевича, Леры, кабинет и ванная. А вот здесь ты пока будешь жить.

Она отворила дверку в углу и вошла в комнату. Окно была завешено темной шторкой, которую Катерина отдернула, и комната наполнилась полуденным солнцем. Ох ты, как уютно! Кровать широкая, правда, на ней стопками лежат вещи, а поперек комнаты стоит доска на ножках, а на ней — маленький пластмассовый утюг. Как же гладить таким? Прижмешь штанину иль юбку, а он и развалится в руке! Вот у них дома утюг был так утюг! И отпарить можно было, и сам своим весом разглаживал…

— Ставь сюда свои чемоданы, девочка. Я приберу с кровати, погоди.

Она принялась складывать вещи с кровати на доску, бормоча:

— Потом надо будет по шкафам, не спутать бы… А тут… Как теперь гладить? Куда доску поставить, ума не приложу…

— Да вы не беспокойтесь, мне много места не надо, — робко сказала я, пытаясь уместить чемоданчик между спинкой кровати и большим шифоньером. — А доску можно подвинуть вот так.

Подтолкнула тяжелую штуковину ближе к стене и осмотрелась. Образовался проход, где к шкафу можно было протиснуться худому человеку. Катерина явно бы не смогла, а мне это удалось без труда. Осмотрев комнату, женщина махнула рукой:

— Ладно, посмотрим, как дальше будем. У тебя белье-то есть? Полотенца там, простыни?

Я покачала головой, краснея. Вещи из родного дома решила не брать — все они были старыми и протертыми. Взяла только рушник, который мамка вышивала на свою свадьбу, и тот, что я сама вышила для моей. В них завернула библию и книги. Думала, куплю.

— У меня есть деньги, я могу…

— Ой, ладно. Подожди, сейчас принесу. Ты, наверное, хочешь вымыться с дороги?

Карие глазки Катерины пытливо взглянули в мои глаза. Я неуверенно кивнула, хотя мылась два дня назад. Специально баню растопила для такого дела, не в субботу, а посреди недели. Но Катерина явно ждала положительного ответа, вот его я ей и дала.

— Ну тогда бери шампунь, гель-душ и пошли, покажу ванную.

— Нет у меня… — прошептала едва слышно. Откуда шампуням взяться-то, если магазин закрыли лет пять назад? Да и раньше туда только хозяйственное мыло завозили… Мамка, как и все бабы в деревне, варила щелок и сушила его на солнце кирпичиками. А для косы корень мыльнянки копала да кипятила. С ромашкой мешала еще, говорила, это для светленьких, как я. Себе шалфей собирала…

Катерина со вздохом закатила глаза, снова махнула рукой:

— Ну прямо сирота казанская! Пошли уж. Выдам тебе и шампунь.

Она привела меня в чистую светлую комнату, так не похожую на нашу баньку, отдернула пластиковую занавеску, и я увидела ванну. Ой-ой! Какая красивая, какая гладкая и блестящая! Ни за что в нее не полезу! Еще испачкаю, что мне скажет тетя?

— Горячая вода, холодная вода, — показала Катерина на краны, потом на полочку над ванной: — Шампунь, гель-душ, полотенца в шкафчике. Вещи для стирки сложишь в корзину. Поняла?

Я смотрела, понимая, что ничего не понимаю, но на всякий случай кивнула. Разберусь. Мамка говорила, что молодым проще приспособиться, у них голова, как губка — все впитывает, а вот старым уже труднее, они привыкли. Я еще молодая, научусь.

— Долго не мойся, воду не трать, не в деревне! — напутствовала меня Катерина перед тем, как выйти, а я только головой покачала. В деревне воду носить надо из колодца, не наносишься, чай.

С кранами я разобралась быстро. Сначала вертела, а они вертеться не хотели. Случайно толкнула вверх, и струя теплой воды ринулась в ванну, шипя, как призрачный полоз, потревоженный в кустах. Торопясь, я вылезла из одежды, осторожно ступила ногой на гладкую скользкую поверхность, ощутила жар воды. Господи, как же помыться? Во что воду набрать? Ни тазика, ни ведерка… Разве что согнуться в три погибели.

Так я и сделала. Ужасно неудобно оказалось, но что поделать. Раз уж приехала в город — надо привыкать. Вытряхнула в ладошку немного белого густого шампуня и принялась натирать мокрые волосы. Сразу почувствовала пену, которой надо было добиваться долго с мыльнянкой, а тут прямо поперла, как каша из горшочка в той сказке! Мне стало страшно, что сейчас пена заполнит всю ванну, поэтому я быстро сунула голову под кран.

Как открылась дверь, я не услышала. Только возмущенное ворчание:

— Кто тут моется?

Мужской голос! Взвизгнула со страху, пытаясь прикрыться, глаза распахнула, а в них защипало сразу, будто золой кто-то швырнул! Поскользнулась и, чтоб не упасть, ухватилась за шторку, а она не выдержала, упала на меня, сорвавшись. Ну хоть прикрыла от взгляда старика с седыми волосами и морщинистыми щеками!

На мой вопль примчались тетка с Катериной, первая тут же оттеснила мужчину в коридор, говоря:

— Ничего, Костя, ничего, это моя племянница, не обращай внимания!

А вторая заохала, бросилась закрывать кран, ругая меня во весь голос:

— Да что же такое! Что же ты творишь! Что прыгаешь в ванне? Зачем шторку сорвала?

— Я ис… пугалась! — меня бросило в жар, потом в холод, аж зубы застучали. — Он неожиданно вошел…

— Не он, а Константин Алексеевич! — все так же причитая, перебила меня Катерина. — Тебя что, душем пользоваться не научили?! Дверь закрывать на защелку?

Она бросила мне полотенце из шкафчика, собирая повисшую на двух колечках шторку, качая головой:

— Ну смотри! Ну чисто под корень оборвала! Тут уж и не зашьешь! Придется новую покупать…

— Простите, тетя Катерина, — покаянно прошептала я, чувствуя, как наливаются горячей влагой глаза. — Я не нарочно, правда, не нарочно!

— Да что уж… — она махнула рукой. — Одевайся, не стой. Замерзнешь, заболеешь, возиться с тобой потом…

Она критически осмотрела мою одежду и покачала головой:

— Это все, что у тебя есть? Смотри, на улицу так не выходи, а то полиция заберет, подумает, что ты нелегалка или бомжиха. Ох, чую хлопот с тобой буде-е-ет…

Я чуть со стыда не сгорела. Ой, правы были бабы… Куда я поперлась? Сидела бы дома, ходила б за коровой да не высовывалась! Разве может курица стать лебедью? Не может. Не место мне здесь, ох, не место…

Юркнула в отведенную мне комнатку так быстро, что ветерок в ушах свистнул. Села на кровать, машинально разглаживая складки покрывала, прикусила губу. Вернуться? Нет, возвращаться мне никак нельзя. Никак… Надо привыкать, учиться. Как сказала Катерина? Дверь на защелку закрывать, душем пользоваться? Эх, про защелку не подумала! Да как думать-то, ежели у нас ни дом, ни баня не запирались никогда! Во всей деревне никто никогда ничего не запирал! Вон к Матрене за лопатой иль за вьюрком ходила сколько раз — зайду, возьму, а потом просто на место положу… А душ — ну кто ж знает, что оно такое? Научусь. Надо к Катерине подлизаться, чтоб показала да объяснила.

Вытерла слезы ладонью, вздохнула, а тут и стук в дверь. Подхватилась от страха, сердце аж заколотилось, а вошла Катерина:

— Вот тебе одежда на первое время. Смотри, Лерочкина, но она уже не носит это. Вот штаны, кофты, майки тут… Пижама-то есть у тебя? Покажи-ка свой гардероб!

— А она не заругается?

— Кто? Лерочка? Да нет. Это старые вещи, говорю же — не носит. Ты вроде с нее ростом будешь, только потолще чуток. На тебе и пижаму.

— У меня… сорочка.

— На смену будет. Не спорь.

Женщина сложила стопку одежды на кровать и смотрела несколько минут на меня. Потом покачала головой:

— Ты, девочка, как из другого мира. Ну да ладно, не чужая Аделаиде Марковне, устроит она тебя. Только будь скромной и не перечь. И вот что еще…

Она замялась на минуту, потом понизила голос:

— На хозяина даже не думай смотреть! Не для тебя он, запомни! За него хозяйка порвет.

Я почувствовала, как жаром заливает щеки, и помотала головой, опустив глаза. Пошто мне хозяин? Не надо он мне…

— Ну, гляди. Я тебя предупредила.

И вышла. Я тронула ладонью мягкую, пушистую кофту сверху стопки, погладила. Я буду скромной, я не буду перечить… Так надо.