Белва Плейн - Благословение Страница 40

Спустя много лет она спросила:

– Мама, а у тебя когда-нибудь был халат, такой черно-белый, клетчатый или цветастый, может быть?

– Да, у меня было японское кимоно, которое папа привез из Японии еще до того, как ты появилась у нас. На нем были красивые белые пионы на черном фоне. Я носила его, пока он не порвался. А почему ты спросила?

– Не знаю, вдруг почему-то вспомнилось.

Но это было много позже. Ее детство было шумным, все дни были заполнены, да и по соседству было много детей. Днем приходили родственники. Став старше и познав детскую ревность и зависть, она поняла, что не очень страдала от этого именно потому, что всегда было много коленей, на которых можно было посидеть, и много рук, чтобы приласкать ее. Если ее родители были слишком заняты малышом и не могли поиграть с Джилл или отвести ее куда-нибудь, то рядом всегда были тетя Фей, две пары бабушек и дедушек, три пары кузенов.

Люди всегда улыбались ей и восхищались ее рыжеватыми волосами. Когда она пошла в школу, то мама каждое утро завязывала их ленточкой сзади, всегда выбиравшейся в тон ее свитерам и кофточкам. Однажды, когда она вышла из гостиной, где ее мама пила кофе с подругой, она услышала, как подруга сказала:

– Какая чудесная девочка, Айрин. И какое счастье она принесла тебе! Подумать только, у тебя появилось трое своих после того, как вы удочерили ее.

– Да, – ответила мама, – она принесла нам счастье.

Но почему не «четверо своих»? Если ее удочерили, то, значит, она не была папиной и маминой «собственной»? К тому времени Джилл уже понимала значение слова «удочеренная». И тем же вечером, когда мама пришла пожелать ей спокойной ночи, Джилл задержала ее возле своей кровати.

– Побудь со мной, – попросила она. Мама взяла ее за руку.

– Ты хочешь услышать какую-нибудь сказку, Джилл? Небольшую, ладно, скажем, главу из «Винни-Пуха», потому что завтра тебе идти в школу.

– Нет. – Вопрос, который она хотела задать, казался слишком детским для ученицы третьего класса, посещавшей продвинутую группу по чтению.

– Что же тогда?

Джилл, сжав ее руку, покачала головой.

– Пожалуйста, если что-то беспокоит тебя, тебе станет легче, как только ты расскажешь мне.

Вопрос сорвался с ее губ:

– Я твоя, собственная? Как Джерри и Люсиль и малыш?

– Ох, – сказала мама. – Ох.– Она обняла Джилл и прижала ее к себе. – Почему ты это спрашиваешь? Неужели кто-то сказал..? – И, не дожидаясь ответа, быстро заговорила. – Ты наша, собственная. Ты наша самая дорогая, самая красивая, большая девочка, наша самая-самая… Почему ты это спрашиваешь, мы все любим тебя, бабушка, дедушка и тетя Фей… и папа, а я больше всех. Почему ты так говоришь? Конечно, ты наша. Чья же еще?

Она прижалась щекой к маминой груди и прошептала:

– Я думала, может быть, той женщины, которая родила меня.

– О, – тихо произнесла мама. И прошло довольно много времени, прежде чем она собралась ответить, так что Джилл снова взглянула ей в лицо. Оно было очень серьезным, таким же, как тогда, когда мама говорила, что нельзя ничего брать из домашней аптечки.

– Нет, дорогая. Ты больше не ее.

– Как ее звали?

– Я не знаю, Джилл. Она была очень красивой, я уверена, потому что она родила тебя.

– Но почему она отдала меня тебе?

– Ну… видишь ли, это трудно объяснить. Иногда с людьми разное случается, нет денег, например, нет чудесного дома с комнаткой для маленькой девочки. Так вот, раз она любила тебя и хотела, чтобы у тебя все было хорошо, а мы как раз очень, очень хотели маленькую девочку, ну… вот так все и произошло. Ты понимаешь?

Джилл это показалось вполне разумным объяснением.

– А что еще?

– Что-нибудь еще рассказать? Ну хорошо! Мы были так счастливы, папа и я. Мы сразу же пошли и купили колыбельку. Ты была первым ребенком, кто спал в ней. Тебе был всего один день, когда мы принесли тебя домой, меньше, чем Джерри или Люсиль, или Шарон. Помнишь, какой маленькой была Шарон год назад? Ну вот, ты была еще меньше.

– И у меня были рыжие волосы. Мама засмеялась.

– Да нет. Ты была лысой, как все мои дети.

Все мои дети. Мамин голос был таким мягким и успокаивающим. Потом мама уложила ее в кровать и заботливо укрыла одеялом. Она задвинула шторы, поцеловала Джилл в щеку, потом снова подошла, поцеловала и закрыла дверь.

«Мои дети». «Мы очень хотели маленькую девочку». Не так уж и плохо быть удочеренной. Стали бы люди так беспокоиться и покупать все эти дома, высокие кресла и коляску, и все эти вещи, если бы не хотели взять тебя.

Никто по соседству никогда и не спрашивал Джилл о том, удочерена ли она, потому что большинство и так знали это; но она ничего не имела бы против, если б и спрашивали. Это было как своего рода отличительный знак, как, например, принесенный домой табель с отличными отметками или умение приготовить обед, когда мама сломала ногу. Быть удочеренной было еще одной из сторон ее «я», как веснушки на руках или призы за катание на лыжах – все то, что мы считаем само собой разумеющимся и о чем редко задумываемся.

Однажды учитель в шестом классе дал задание. Речь на уроке шла о том, что Америка заселялась людьми, приехавшими из разных мест, которые привезли с собой различные традиции и обычаи. Им нужно было узнать все, что они смогут, о своих предках и нарисовать свое генеалогическое древо.

– Постарайтесь проследить как можно глубже, – сказал учитель.

У одного мальчика в классе прапрадедушка был индейцем, и он очень гордился тем, что был «коренным американцем». Другой мальчик знал свою прапрабабушку, которой было девяносто семь лет, и она могла рассказать о приезде в Нью-Мексико, когда это еще был дикий край.

– Это по-настоящему интересно, – говорил учитель. – Изучая свою родословную, вы многое узнаете и о самих себе. Поэтому расспрашивайте побольше!

В тот же вечер сразу после ужина Джилл отправилась в дом своих бабушки и дедушки. Мамины родители к тому времени уже умерли, а папины были живы и здоровы; они сразу же заинтересовались заданием, которое получила Джилл.

– Тебе бы очень понравился мой отец, – сказал дедушка. – Он был великим танцором. Даже в старости он все еще мог исполнять народные танцы своей родной Венгрии. Вот бы тебе увидеть его! У него было крепкое сердце и отличное чувство юмора.

Бабушка написала имена своих родителей и даже вспомнила девичьи фамилии своих бабушек. Она рассказала несколько смешных случаев. Джилл видела, что бабушка и дедушка получали удовольствие от своих воспоминаний. Они никак не хотели отпускать ее домой и усадили ее за стол, угощая лимонадом и пирожными. Неожиданно зеленовато-голубой луч весеннего солнца упал на стол рядом с Джилл, осветив седеющие волосы мужчины, пробежал по круглому оживленному лицу женщины. Именно в этот момент Джилл особенно остро ощутила свою обособленность, непохожесть на них.