Шалунья - Софи Ларк Страница 41

Я жил всего в паре кварталов отсюда, в квартире в Бушвике, и мне было двенадцать лет.

Боже. Моя мама ушла в том же году…

Блейк шепчет: — Я скучала по ней так сильно, что это было похоже на болезнь. Я не могла есть, мне пришлось вставить трубку в руку. Потом, позже… я возненавидела ее. Я была так чертовски зла. И иногда я все еще чувствую это. Но иногда я думаю… может, в тот день, когда она меня подбросила, она не была эгоисткой. В тот день она сделала что-то трудное для меня, потому что надеялась, что так будет лучше.

Наступает долгая пауза, прежде чем Блейк добавляет: — Не было.

Я кладу руку на ее волосы и притягиваю ее ближе, чтобы поцеловать в висок.

Деревья обступают открытую машину. Движение на дорогах благословенно чистое, потому что мы выехали в начале дня, когда большинство людей еще на работе.

Даже ублюдки, достаточно богатые, чтобы иметь дом в Хэмптоне, все равно тащатся в офис в пятницу, если не от босса, то от собственных побуждений. Раньше я был таким… Я бы и сегодня пошел, но тяга увидеть Блейк оказалась сильнее.

Вот почему я еду по теплому, как мед, воздуху, бронзовое тело Блейк свернулось рядом со мной на сиденье, а ее завораживающий голос говорит мне то, что я так давно хотел узнать. Я здесь, чтобы услышать это, потому что отпустил идола и ухватился за что-то настоящее.

— Расскажи мне все, — говорю я, обхватывая ее за плечи.

Блейк прислоняет голову к моей груди.

— Я побывала в нескольких местах. Вторая пара, у которой я остановилась, мне даже понравилась. Жена была специалистом по планированию недвижимости, а муж работал в финансовой сфере. Они были дома целыми днями, так что я никогда не оставалась одна, но они были тихими, просто работали на своих компьютерах, в какой бы комнате они ни находились. Холодильник был полон, кладовка забита, они разрешали мне брать все, что я хочу. Весь дом был библиотекой, книги были в каждой комнате, иногда даже стопками на полу. Она разрешала мне брать их и перелистывать, любую книгу, которую я хотела. Я еще не говорила, но именно тогда слова на странице впервые обрели смысл. Когда она мне читала.

— Что она читала?

Блейк смеется.

— "Парк Юрского периода". Я была одержима динозаврами, и когда увидела обложку, сразу же принесла ее. Она прочитала всю книгу за пару недель, наверное, не зная, понимаю ли я хоть слово.

Блейк прижимается ко мне, вспоминая эту женщину, проявившую доброту в то время, когда она все еще плыла по течению, потерянная в разрыве связей, когда весь ее мир был смятением и заброшенностью.

— А муж…, — улыбается она, вспоминая. — То, что он делал, стало для меня понятным еще до этого. Он поставил в своем кабинете маленький стульчик, крошечное кресло-качалку. Я сидела за ним и смотрела на цифры на его экране.

Ее счастье болезненно, потому что я знаю, что оно недолговечно.

— Почему ты не осталась там?

Она прижимается ко мне, ее сандалии сняты и брошены на пол, чтобы она могла подогнуть под себя босые ноги.

— У них была общая дочь, которая умерла через несколько месяцев после рождения. Я часто заходила в ее детскую и рассматривала ее фотографии на всех стенах. Жена Ингрид приходила и рассказывала мне, каким хорошим ребенком была Нора, как от нее пахло небом и как рано она засмеялась…

Блейк вздыхает, ее голова тяжело опускается мне на грудь.

— Думаю, я должна была заполнить эту пустоту. Но ссоры становились все хуже. Сначала они делали это по ночам, когда я ложилась спать. Вскоре это стало происходить постоянно. Муж думал, что я не понимаю. Он говорил: "Она не Нора, она никогда не будет Норой"… И это было правдой. Во всех смыслах, которые он имел в виду.

Я глажу Блейк по волосам, радуясь, что она лежит, прижавшись ко мне, и не видит моего лица.

— Когда они расстались, Ингрид, возможно, хотела оставить меня у себя, но я не знаю — система патронатного воспитания не оставляет детей с одинокими взрослыми. Следующее место было намного хуже. А то, что было после него, где я осталась… оно был хуже всех.

Я глажу ее по волосам, успокаивая ее. Успокаиваю себя. Потому что чувства внутри меня отвратительны до крайности. Я хочу услышать больше, но в кои-то веки я не собираюсь спрашивать. Я не собираюсь копаться в ее самом болезненном месте. Эти кости могут быть похоронены навсегда, как мне кажется.

Это Блейк продолжает, хочет продолжать, раз уж мы начали. Она цепляется за меня, словно я могу защитить ее от всего, что случилось раньше, — или, по крайней мере, защитить ее от воспоминаний.

— Я ненавидела Клейдерманов. Они были худшими приемными родителями, которые относятся к этому как к работе и берут столько детей, сколько могут получить. В их доме постоянно стоял шум — родители кричали, дети дрались, собаки лаяли, телевизор работал. За всем следили: замки на холодильниках, бесконечные графики домашних обязанностей. Некоторые из других детей были еще хуже, чем я, особенно мальчики-подростки. Это было ужасно, как жить с бродячими собаками, половина из которых больны бешенством.

Я действительно не знаю, справлюсь ли я с этим. Я сжимаю руль, чтобы рука не дрожала.

— Но это был Дэвис, отец… он единственный, кто действительно понял, как добраться до меня.

Блейк смотрит на дорогу, глаза ровные и неподвижные.

— Раньше он относился ко мне как к остальным детям — как к ресурсу. Бесплатная нянька, работа во дворе, уборка за ними, домашними животными, другими детьми… Но потом наступило половое созревание. — Блейк смеется, но это совсем не смех. — И мне стало жарко.

Впервые я вижу ее странную и сильную красоту такой, какой она была на самом деле для девушки в ее положении — худшим видом проклятия. Приманка для темных желаний каждого члена, который попадался ей на пути.

— Поначалу это помогало мне — Дэвис выделил мне отдельную комнату. Я думала, что он защищает меня от остальных. Пока не поняла, чего он на самом деле хочет.

Я делаю короткие, неглубокие вдохи, испытывая все прежние тошнотворные чувства, помноженные на тысячу. Я не хочу быть похожей на этот дегенеративный кусок дерьма.

— Я могла бы сказать ему, чтобы он отвалил — я все равно ненавидела это место.