Анна Велозо - Небеса нашей нежности Страница 41

– Ты где такое слышал?

– В газете писали.

– Ты умеешь читать? – не сдержалась Бель.

Увидев обиду на его лице, она поняла, что Августо читает не хуже ее.

– Прости, я не это имела в виду.

– Конечно, это.

– Но почему… почему ты притворяешься глупым? Если ты умеешь читать и считать, и вообще бог знает что можешь, почему же ты занимаешься работой, которую способен выполнять любой невежда?

– А ты что-то слышала о другой работе? Знаешь кого-нибудь, кто захочет нанять такого, как я? Да так, чтобы мне не приходилось чистить рыбу или таскать мешки? Можешь найти мне престижную или хотя бы интересную работу? Да, на киностудии я не делаю ничего особенного, но там хотя бы весело.

– Что значит «захочет нанять такого, как ты»? Что с тобой не так? – опешила Бель.

– Я же чернокожий, ты что, забыла?

– Ну и что? Я тоже.

– Ты женщина. С тобой все иначе. И ты очень красива, на этом даже мы, креолы, можем сколотить состояние. Но в молодом чернокожем парне с непримечательной внешностью люди видят тупого нищеброда, а то и воришку.

– Но это же чепуха какая-то! Я знаю темнокожих врачей, адвокатов, инженеров. Мой отец – а его кожа не белее твоей – очень успешный предприниматель.

– Это другое дело.

– Но почему? Мой дедушка вообще был рабом. Поэтому мой отец начинал с того же, что и ты. Если человек что-то умеет и готов добиваться желаемого, ему нужно поднапрячься, и тогда все у него получится. А вот нытьем делу не поможешь.

– И вовсе я не ною.

– Нет, ноешь. А ведь у тебя меньше поводов для жалоб, чем у меня.

– Это почему? Ты же скоро станешь звездой.

– Ну вот, Августо, две минуты назад ты мне рассказывал, что мне следует требовать больше денег. А теперь ты говоришь, что тебе хуже, чем мне. Ты уж реши, кого тут нужно пожалеть, тебя или меня.

– Ну да… – нерешительно отозвался Августо.

Но Бель уже завелась:

– Может быть, это тебя обворовывают? Твой собственный patrao? Вот видишь! Перейра украл у меня гениальную идею с тропическими фруктами – а ведь это была моя идея, мой счастливый билет в мир славы. Но я не жалуюсь. Я стараюсь все обратить себе на выгоду и думаю только о том, как при помощи Перейры добьюсь мировой известности, а на проценты мне наплевать. Одно я тебе обещаю: моя пластинка прогремит в Европе!

«Ну вот, опять она за свое. Говорит только о себе», – с некоторым облегчением подумал Августо. А пока Бель говорила о себе, она не говорила о нем. Августо не хотел выслушивать ее советы и критику. Он был доволен тем, чего добился, – и кстати, добился он намного большего, чем другие сироты, с которыми он был знаком.

Один его приятель работал садовником в префектуре и чистил лавки от голубиного дерьма. Неглупая девочка, его ровесница, сумела стать медсестрой и теперь меняла повязки в гнойном отделении. Почему Бель не понимает, насколько несправедлив этот мир? Если у тебя не тот цвет кожи и нет семьи, которая тебя поддерживает, то у тебя мало шансов добиться успеха в жизни, сколь бы умен ты не был. Так уж все устроено. А Бель этого не знает. Ей повезло, и она считает, что всякий, чья судьба сложилась иначе, виноват в этом сам.

С другой стороны, именно это он в ней и любил – ее оптимизм. Она верила в себя, и потому в нее верили другие. Может быть, ему действительно стоит брать с нее пример и сосредоточиться на своих способностях и талантах. Только что это за таланты? Он не художник и не музыкант, у него нет склонности к естественным наукам, он не отличается спортивным телосложением и не блещет в математике, не одарен потрясающей внешностью или обаянием.

– Что такое? Лишился дара речи?

Слова Бель отвлекли его от размышлений.

– Нет, просто задумался.

– Ясно.

Пока речь не шла о ее карьере, Бель не интересовало, о чем там думает Августо. Вообще-то она считала, что нужно поменьше думать и побольше делать. А нытье о несправедливости мира никому не пойдет на пользу.

– Может, сходить в botequim [xlvi] и купить чего-нибудь поесть? У них прекрасная pasteis.

– Это твоя самая разумная мысль за весь вечер, – торжественно произнесла Бель.

Глава 18

Донье Виктории платье не нравилось. Юбка должна быть пышнее, а верхняя часть – ýже. Оно должно выглядеть как бальное платье середины прошлого века, с корсетом и глубоким декольте. И шить его следует из бесчисленных метров белого шелка. Но Ана Каролина вбила себе в голову, что ей нужна другая модель. И что? Это свадебное платье? Об этом можно догадаться только по тому, что оно белое. Даже и тут Ана Каролина настояла на «современном подходе» и выбрала ткань цвета слоновой кости. Его крой полностью соответствовал моде двадцатых годов. Оно достигало середины икры, было узким и прямым, но не облегающим. Ана Каролина утверждала, что оно «подчеркивает ее достоинства», но мать считала, что оно просто скрывает тоненькую талию невесты. Что это за времена настали, если девушка даже на свадьбе не может выглядеть как принцесса из сказки? По крайней мере, на аксессуары Ана Каролина не поскупилась. На свадьбу она наденет длинные шелковые перчатки – они прекрасно подойдут к платью с открытыми плечами – и роскошно расшитую фату. Кроме того, она заказала у лучшего сапожника в городе невероятно дорогие туфли из шелка, которые подчеркнут тонкие лодыжки невесты. Донья Виктория считала, что единственное преимущество этого новомодного кроя в том, что девушки теперь могут выставить напоказ стройные ножки – во времена ее юности это было недопустимо.

– Тебе не кажется, что оно слишком длинное? – спросила Ана Каролина, крутясь перед зеркалом в ателье. – Современные платья доходят до колен, а это – почти до щиколотки.

– Милая, какие щиколотки? Оно закрывает полголени. Это довольно короткое платье. Мы же не в ночной клуб идем, а в церковь.

– Это я иду в церковь, – заупрямилась Ана Каролина. – Поэтому я должна себя хорошо чувствовать в этом платье, а не ты.

– Если мне позволено будет заметить… – прошептала швея, сеньорита Гортензия.

Уже немолодая женщина, она казалась запуганной – этакая серая мышка. Но швеей она была великолепной и специализировалась на свадебных нарядах.

– Ох, что бы случилось, если бы вам что-то было позволено… – не сдержалась донья Виктория.

– О господи, mae, нельзя же так грубить людям, – вмешалась Ана Каролина. – Прошу вас, сеньорита Гортензия, скажите, что вы думаете.

– Мне кажется… только не обижайтесь… Но мне кажется, что лучше удлинить платье на один-два сантиметра.

– Ну вот видишь! – восторжествовала донья Виктория.

– Дело в том, что… эм… – Бедная швея совсем смутилась. – Икры госпожи… они очень мускулистые… и плохо… если платье подчеркнет самое широкое место. Хотя вы, несомненно, правы. Сейчас в моде платья покороче. Но в нашем случае…

Ана Каролина растерянно осмотрела себя в зеркале. Ей казалось, что у нее красивые ноги.

– У тебя толстые икры, солнышко, вот что она пытается сказать, – язвительно произнесла донья Виктория.

– Вовсе они не толстые. Просто сейчас en vogue [xlvii] тоненькие лодыжки, а я в последнее время много играла в теннис.

– Я ни в коем случае не хотела критиковать вашу внешность, – виновато пробормотала швея. – Мне кажется, вы очень красивая. И ноги у вас красивые.

Гортензия покраснела – наверное, ей показалось неприличным делать клиентке комплименты по поводу ее ног.

«Бедняжка, – подумала донья Виктория. – Она одевает самых красивых и богатых невест в городе, а может быть, и во всей стране, а сама не замужем. Сможет ли она найти себе мужа в таком возрасте, да еще и с таким ужасным именем и не лучшей внешностью?»

– Значит, решено? Платье будет немного длиннее? – нетерпеливо переспросила донья Виктория.

– Да как хотите, – пожала плечами Ана Каролина. – Но, может, не опускать подол, а сделать кайму из кружева или бахромы?

– Какая чудесная идея, – скромно улыбнулась швея.

Еще пара уточнений – и невеста с матерью вышли из ателье. Сеньорита Гортензия, в молодости разбившая сердце не одному мужчине и пережившая двух мужей, потерла руки. Трюк с невзрачной скромницей всегда срабатывал: изменения кроя повысят цену, а клиентки станут говорить о ней как о «понимающей, тонко чувствующей особе» и порекомендуют ее другим дамам из высшего общества. Ха!

По дороге домой донья Виктория разрешила дочери сесть за руль. Собственно, Ана Каролина всегда вела машину, когда они с матерью ездили вместе. Донья Виктория плохо видела и была не очень опытным водителем – она немного побаивалась моторов и прочей техники. И все же перед каждой поездкой она говорила: «Дорогая, не хочешь сегодня сесть за руль? Я как-то не в настроении». И Ана Каролина, при других обстоятельствах не упускавшая возможности сострить, вежливо отвечала: «Ну конечно, mae. Если тебе так хочется».