Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса Страница 42

— Это не бокс, парень! Полегче! — пытается достучаться до меня тренер, но проще научить ёжика разговаривать, чем умерить мой пыл. Я глух. Зол. На пределе. Моя цель — не кольцо, а наглая рожа Булатова.

Его масляная ухмылка победителя будит во мне зверя, а ехидные гнусности, ненароком долетающие до моих ушей, — лишают рассудка.

«Она меня любит».

«Съел, беспризорник?»

«Думаешь, не придёт?»

«Забегай после игры к Осину, послушай, как нам хорошо вместе».

Подонок, он знает, куда бить, чтобы вывести меня из равновесия и нагло этим пользуется.

— Хватит! — надсаживает глотку тренер, окончательно удаляя меня из зала. Оно и к лучшему!

Порываюсь уйти, чтобы со всех ног рвануть домой. Единственное, что хочу, — это вытрясти из Наны правду и понять, кто лжёт. Но на выходе из спортзала натыкаюсь на Смирнову, с опозданием забежавшую поболеть за наших.

Робкая улыбка, несмелый взмах рукой. Она хорошая девчонка, и было бы правильнее, мне влюбиться в неё, но разве сердцу можно приказать? А даже если и дать команду, то неужели оно послушает?

— Привет! — подхожу первым и лихорадочно оглядываюсь, выискивая поблизости Марьяну. — Ты одна?

— Да, — неуверенно бормочет Злата и как по команде заливается краской. Смущённо отводит взгляд и искренне улыбается.

Милая, скромная, честная — какого дьявола моя душа пропитана не ей?

— Ты кого-то ищешь, Сава? — всего на мгновение мы встречаемся взглядом. Её чистый, влюблённый, умоляющий задержаться, и мой — равнодушный и дотла выжженный болью.

— Не имеет значения, забудь! — хочу протиснуться мимо и уйти: нам не о чем разговаривать, но неведомая сила меня тормозит. — Злата, если я попрошу тебя ответить честно на один вопрос, сможешь?

Смирнова поспешно кивает.

— Уверена? — и снова её безмолвное согласие. — Даже если не захочешь отвечать?

— Спрашивай, Сава! — глупышка смотрит мне в рот, не понимая, на что подписывается. — Я клянусь, что не совру.

— Это правда, что Свиридова пообещала вывести меня на чистую воду? — спрашиваю в лоб, не сводя пристального взгляда со Златы: я пойму, если решить обмануть!

— Кто? Марьяна? — Смирнова меняется в лице.

— Да!

— Сава, ты… я… там такое дело, — перепуганно мямлит, не желая сдавать подругу. Мне бы обрадоваться за Нану, но сейчас я готов свернуть в бараний рог любого!

— Свиридова на меня спорила или нет? — отчаянно хватаю девчонку за плечи и начинаю трясти. — Отвечай! Ты обещала!

— Да, — вырывается из девичьей груди вместе с отчаянным всхлипом. — Только ты не подумай ничего плохого. Марьяна не со зла. Это простое любопытство!

Но я не слушаю. Слова Смирновой бьют в десятку. Лишают меня способности думать и принимать адекватные решения.

Не знаю, как нахожу дорогу до раздевалки: в голове шум, перед глазами — пелена из боли и отчаяния. Не в силах сдержать рвущийся на волю гнев, начинаю крушить все вокруг: я бью кулаками по шкафчикам, всё, что только можно поднять, швыряю в стены; пинаю скамейки и отчаянно вою, отказываясь верить, что так сильно ошибался в Марьяне.

Я прихожу в себя только тогда, когда физрук резко притягивает меня к своей груди. Не орёт. Не читает нотаций. Просто подходит ближе и подставляет плечо. Под глумливые взгляды столпившихся у входа в раздевалку пацанов, он уводит меня к себе в тренерскую и, усадив в потёртое кресло, протягивает стакан воды. Он что-то говорит, наверно, задаёт вопросы, но мозг отказывается воспринимать информацию: я безвозвратно проваливаюсь в темноту своего разочарования и ничего не слышу.

— Иди домой, Сава, а то отец потеряет, — физрук хлопает меня по спине, осознав тщетность своих попыток меня разговорить.

Как зомби, медленно поднимаюсь на ноги и не прощаясь плетусь к выходу.

— Ветров! — окликает тренер. — Ночь не бывает вечной, Сава. Вот увидишь, всё придёт в норму!

Сухо киваю. Он не обязан со мной возиться, но все же тратит своё время и силы. Я благодарен, правда! Но отвечать не хочу, да и не знаю, что принято говорить в таких случаях.

Из опустевшей раздевалки забираю сумку и пешком тащусь домой. Промозглый ветер пронизывает насквозь, кроссовки тонут в грязных лужах. С каждым шагом я уговариваю себя забыть, не думать, не повторять её нежное имя в тысячный раз, но снова и снова мыслями возвращаюсь к Нане. И пусть понимаю, что факты упрямо твердят об одном, я всё ещё лелею надежду, что разговоры про спор — это нелепое недоразумение.

В начале десятого подхожу к дому. Первым делом выискиваю в темноте окна Наны и глупо улыбаюсь, заметив в них свет. Марьяна у себя, а не на чёртовой вечеринке. Она не ушла! Не побежала за Булатовым! Значит, у меня есть шанс! Окрылённый призрачной надеждой, сажусь на скрипучие качели напротив подъезда и алчно наблюдаю за мерцанием ночника через тонкие занавески. Собираюсь с мыслями и пытаюсь придумать оправдания Нане. Уверен, скажи она сейчас, что слова Булатова — пустой звук, и я поверю. Безоговорочно.

В жёлтом сиянии различаю её силуэт и, крепко вцепившись в стальные цепи качели, почти не дышу. Одинокая, беззащитная, хрупкая она смотрит в окно и с кем-то говорит по телефону. Неважно! Главное, Нана дома! Я так увлечён наблюдением за ней, что не сразу замечаю машину такси, практически бесшумно припарковавшуюся возле подъезда, и отмираю только тогда, когда образ Наны в окне погружается в темноту. Мне бы хотелось думать, что она просто легла спать, но, увы, буквально через минуту я слышу писк домофона и вижу её, красивую, немного взволнованную и совершенно чужую. Марьяна с улыбкой наклоняется к водителю, что-то уточняет, а потом изящно заскакивает в салон и растворяется в ночи.

Всё происходит так быстро, что не успеваю осмыслить увиденное. Едва не падаю с качелей и, не чувствуя ног, забегаю в подъезд. На одном дыхании миную лестничные пролёты и врываюсь в квартиру, нос к носу сталкиваясь с отцом Марьяны.

— Куда она уехала? — с ходу набрасываюсь на Свиридова с вопросами, не догоняя, как тот мог отпустить единственную дочь непонятно куда и с кем в такой поздний час.

— И тебе добрый вечер, Савелий! — поучительным тоном вкупе с недовольным блеском прищуренных глаз проходится по мне опекун и идёт на кухню.

— Куда уехала Нана? — забываю снять обувь и бегу следом. Я плевать хотел на приличия и воспитание, какой сейчас от них прок?

— Савелий! — хмурится приёмный папаша, но в последний момент решает отложить нравоучения на потом и с налётом скуки отмахивается от меня небрежно. — У Марьяны свидание с Антоном.

Как ни в чём не бывало Свиридов берёт с полки стакан, а из холодильника достаёт минералку. Его медлительность взвинчивает нервы! Его тугодумие — сводит с ума!

— И вы отпустили её? — чувствую, как немеют кончики пальцев, а горло сдавливает горький ком. Даже если Марьяна меня ненавидит и действительно всё это время использовала, чтобы выиграть дурацкий спор, она не заслужила подобного унижения. Булатов ее не любит — это ясно как божий день! Сейчас он воспользуется её поражением, а завтра снова начнет трепаться, в деталях описывая их первую ночь. Дура! Она же до смерти пожалеет! Возненавидит весь мир и саму себя! А этот чурбан, её отец, невозмутимо продолжает смотреть на меня и улыбаться. Дурдом какой-то!

— А почему нет? — искренне недоумевает Свиридов, залпом осушая стакан воды. — Антон и Марьяна замечательная пара. Пусть гуляют.

— Вы это серьёзно? — пячусь от него, как от чумы.

— Антон хороший мальчик из приличной семьи, — добивает своей недальновидностью опекун и, скрестив на груди руки, спиной наваливается на дверцу холодильника. — Сава, расскажи лучше, где ты сегодня пропадал. Мне звонили из школы.

— У меня были дела, — киваю машинально и ухожу: видеть Свиридова тошно! Как, впрочем, и жить в этом доме.

В спину летят причитания и дешёвые угрозы заняться моим воспитанием. Смешно! Тоже мне педагог нашёлся! Ему начхать на родную дочь, но есть время для нравоучений в мой адрес.

Назидательные окрики пропускаю мимо ушей и с разбегу поднимаюсь на второй этаж. Дергаю ручку двери в свою комнату, но заслышав знакомую мелодию мобильного, доносящуюся из спальни Наны, резко меняю курс.