Однажды ты пожалеешь - Елена Алексеевна Шолохова Страница 42

Но вечером мама снова глотала капли и бесновалась. На этот раз виной был дурацкий родительский чат в вайбере, который гудел по поводу завтрашнего педсовета.

– Ты только посмотри, – возмущенно восклицала мама, протягивая мне свой телефон. – Посмотри, что они пишут!

«Вот не верю я, что наши мальчишки такое могли сделать. 10 лет учились, и все были нормальными, ничего подобного не случалось, а тут вдруг превратились в подонков. Чушь какая-то!» – писала чья-то мать.

«Вот и я о чем!» – поддерживала ее другая.

«Да конечно! Что мы, своих детей не знаем! За столько-то лет выучили их как облупленных. Столько раз вместе ездили и на экскурсии, и на турбазы. У нас вообще замечательный класс, очень дружный. Я считаю, это поклеп».

«Да, это ещё надо посмотреть, что там за девочка такая. Может, она приукрасила или вообще наврала»

«Конечно, соврала! Моя дочь рассказала, в чем там дело. Эта новенькая бегала за Андреем Исаевым. Проходу ему не давала. А он на нее не обращал внимания. Вот она и отомстила»

«Ничего себе девочка! А Ольга, мама Андрея, здесь? Что она скажет?»

«Она на сохранении лежит»

«Бедная. Давайте все вместе вступимся за них. Напишем письмо на имя директора. Нельзя же такое спускать!»

Я вернула маме телефон, не в силах читать это дальше.

– Я всё им сейчас выскажу! – кипятилась мама.

– Не надо, – вяло попросила я. – Они только против тебя всё обернут. Скажут, что ты… неуравновешенная. Лучше завтра на педсовете выступишь.

Уж не знаю, ввязалась ли мама с ними в письменную перепалку или всё-таки отложила до завтра свою обличительную речь, сама я рано легла спать. Хоть меня и трясло внутри от негодования, боли, обиды, страха, но уснула я моментально. Вероятно, сказалась бессонная ночь накануне.

Утром Ярик поджидал меня уже у подъезда. Улыбнулся мне, но так грустно…

– Что-то случилось? – спросила я его с искренней озабоченностью.

– Да нет, ничего, просто… мать очень решительно настроена отчислить Андрея, как я ее ни уговаривал передумать. – Он бросил на меня быстрый виноватый взгляд. – Я понимаю, что он виноват и поступил с тобой ужасно, но он – мой лучший друг. Прости... Он, конечно, заслужил наказание, но зачем сразу исключать?

Я пожала плечами.

– Извини, Ярик, но у меня никак не получится ему посочувствовать.

– Да понимаю я. И мне теперь хоть разорвись…

До школы мы добрели в молчании. Я не винила Ярика – годы дружбы из-за малознакомой девчонки не вычеркнешь. Наоборот, мне и раньше не по себе становилось при мысли, что у них испортились отношения. Но сама я испытывала к Исаеву только злость и горькое разочарование.

А в классе все только и говорили о предстоящем педсовете. Парни сокрушались: да как так-то? Девчонки буквально повторяли вчерашние высказывания своих родителей: давайте выступим все вместе в его защиту! Она ведь сама к нему липла, сама туда притащилась, всё сама…

Меня же испепеляли ненавистными взглядами и шипели вслед: приперлась, крыса…

Ярик, хоть ни с кем и не общался, и меня, слава богу, не винил, но тоже сидел с поникшим видом.

Ну а сам Исаев держался так, будто ему вообще плевать на всё. Впрочем, я старалась особо на него не смотреть.

На четвертом уроке я отпросилась у Вероники Владленовны выйти. И спустя минуту вслед за мной в уборную влетела Черемисина.

– Ну что, Хацапетовка, поговорим с глазу на глаз? – Она дернула дверь моей кабинки.

Если она там одна, то почему бы и не поговорить? Только я собралась выйти, как по звуку и по дрожанию двери поняла, что Черемисина пропихнула что-то в ручку. Скорее всего, швабру.

Я отодвинула защелку, но дверь кабинки не открывалась. Я толкнула посильнее – без толку.

– Можешь не ломиться. Лучше посиди подумай о том, что бывает со стукачами. Потому что если Исаева исключат, то тебе не жить, крыса.

– Дверь открой! Быстро!

– Вчера тебя не тронули только потому, что он за тебя вписался. А когда его не будет, а? Никто нас тогда не остановит. Так что молись, убогая!

– Дверь открой! – повторила я громче. – И скажи мне всё это в лицо.

– Ага, сейчас же. И не подумаю. Тебе тут самое место. Не переживай, я скажу в классе, что ты на толчке застряла. Диарея, все дела...

Черемисина ушла, я слышала, как хлопнула дверь уборной.

Ну какой идиотизм! Я принялась дергать за ручку, надеясь, что швабра, или что там она вставила, постепенно вывалится, но безрезультатно. Ярику, что ли, написать, чтобы вызволил, хотя, черт, так неудобно…

Тут снова кто-то заскочил в уборную. По голосам – две девчонки из другого класса.

– Девочки, – сгорая от стыда, позвала я их. – Откройте, пожалуйста, дверь.

Они прыснули, а затем и вовсе захохотали вслух. Но швабру убрали.

– Спасибо, – буркнула я.

Они продолжали хихикать.

Когда я уже выходила из уборной, до меня донеслось:

– Это же с ней порезвились в тепличке? Все говорят…

У меня ноги так и подкосились. Какая мерзость! Идиоты чертовы! Только вот что мне делать?

Мало того, что эти сволочи кричат на каждом углу, что я вешалась на их проклятого Исаева. Так теперь еще распускают слухи, что… я даже повторить эту гадость не могу.

Кое-как сдержав слезы и успокоившись, я