Мы не навсегда - Елена Левашова Страница 42

– Считаю, что безопасность коллеги превыше всего. Нам незачем пока ходить к Борису. Мы можем навлечь на него лишних проблем, я правильно говорю? Боря важный свидетель, наверняка за ним охотятся те, кто не довершил дело до конца. А тут мы… Наивные, добрые коллеги, решившие его проведать. Пока никто не знает, где находится Борис, он в безопасности.

Только бы сейчас не выдать себя! Жестом, взглядом, возгласом… Чем угодно!

– Софья Васильевна права, – неожиданно произносит Толя, одаривая меня восхищенным взглядом.

– Совершенно права, – вторит следак, поднимаясь с места. – Следствие держит в секрете информацию о местонахождении важного свидетеля. Так что, товарищи доктора извиняйте, – добавляет тон, слегка поклонившись. – Если кто-то что-то вспомнит, звоните. Визитку оставил на столе.

Борисенко будет обязан мне жизнью, если очнется! Так ему и передам. А пока я наблюдаю за широкой спиной следователя, покидающего кабинет.

– Ну и зачем ты сказала ему эту глупость? – снисходительно фыркает Арзамасов, присаживаясь на край письменного стола. – Думаешь, убийца не сможет отгадать, где Бориса прячут? В нашем городе не так много больниц.

– Соня все правильно сказала, Толь, – опережает меня Марина. – Вот представь, мы к нему соберемся, а убийца проследит за нами? Как потом ты в глаза его матери смотреть будешь? Убийца может и это предусмотреть: желание близких и коллег навестить пострадавшего.

Господи, как же мне тошно… Не для меня это все – врать и притворяться дурой. Не понимаю, как Павел жил столько времени во лжи? Кем надо быть, чтобы умещать в себе добро и зло, стремление к правде и низменную похоть?

– Ладно, Сонь. Тебе-то следователь скажет, где Борис? Ты же заведующая, – констатирует общеизвестный факт Толик.

– Я попробую все узнать, – прячу руки под столом, сжимая пальцы в кулаки.

Коллеги покидают мой кабинет, оставляя после себя атмосферу задумчивости и тягостного сочувствия. От кого Борисенко бежал, и что от него хотели? Может, он, напротив, желал переждать в безопасном месте и сохранить формулы в целости и сохранности? От напряжения спина наливается свинцом, мышцы ноют, руки подрагивают. Мне надо срочно покурить, хоть я давно этого не делала и перестала покупать сигареты. Просто походить, развеяться, подышать воздухом, иначе эмоции меня задушат. Набрасываю на плечи куртку, запираю кабинет и выхожу на улицу. В ноздри вбивается осенний парфюм из аромата дубовых листьев и озона. Глубоко дышу, медленно успокаиваясь. Потерпи, Сонечка, потерпи, милая, все скоро закончится…Хочется прикрыть глаза и представить потрясающий горный пейзаж. Вообразить снежные склоны и улыбающееся лицо Марка рядом… Яркое горное солнце, лыжи и красные от мороза и счастья щеки…

– Сонечка, привет, дорогая, – вздрагиваю от голоса Нины Андреевны за спиной. Она выпускает в воздух облако до черта вкусного сигаретного дыма.

– Привет, Нин. После операции?

– Да, тебя угостить?

– Да… То есть, нет. Я же бросила. Постою с тобой, просто понюхаю.

– Прости за подопечную, Сонь. Я сделала что могла, – Нина прячет усталый взгляд. – Три дня ее выхаживала и… В общем, нет больше ребёнка. Вычистили сегодня.

Погруженная в расследование покушения на Борю, не сразу понимаю о чем речь. Так и стою, не находясь с ответом.

– Я про Елену Барсову. Плод замер. Она больше не беременна.

Глава 47

Марк.

Никогда не относил себя к людям, которые радуются чужому несчастью. Осуждал, не понимал, зарекаясь когда-нибудь стать одним из них – бессердечных подлецов и моральных уродов. Но сегодняшняя новость, произнесенная тихим бесцветным голосом, вызвала в сердце позорную радость.

– Повтори, Мирон, – прошу я сухо, почти нависая над столом.

– Лену прооперировали, Марк Юрьевич. Ребёнка больше нет. Я разговаривал с лечащим врачом от вашего имени. Пришлось объяснить, где вы находитесь. В общем… Образ жизни вашей супруги неблагоприятно сказался на беременности.

– Мирон, это нормально, что я испытываю… облегчение?

Господи, мне стыдно за свои чувства. Я не имею права радоваться гибели нерожденного человека, но я и не господь, чтобы охранять эту жизнь любой ценой. Отец? Возможно… Но ответственность за сохранение беременности лежала на Лене. Она с этой задачей не справилась.

– Нормально. Мы же люди… А человек – существо грешное. Низменное, а не возвышенное и одухотворенное. Мы живем страстями, инстинктами… – многозначительно кивает он.

– Как она живет? Ей кто-нибудь помогает? – спрашиваю, испытывая к жене искреннее сочувствие.

– Мать к ней ходит. Подруга какая-то… – почесывает затылок Мирон.

– Значит, от голода не умрет. Поручи агентству подготовить документы на развод и раздел имущества, – вкладываю в голос всю твердость, на какую способен.

– Торопитесь, Марк Юрьевич, – качает головой Мирон Альбертович, виновато пряча взгляд. – Пусть она из больницы хотя бы выйдет.

– Я же не просил дать делу ход. Пока подготовьте. Возможно, я отсюда нескоро выйду… Так что вам придется заниматься разводом вместо меня.

– Не придется. Я в этом уверен. Кольцо вокруг концерна плавно, но сжимается. Недавно нашли избитого до полусмерти Борисенко. Помните врача, который пропал в день вашей аварии?

– Стоп! А это не может быть как-то связано? Может, и мою аварию подстроили? Хотя… Я ведь никак не связан с Павлом.

– Не думаю. Вернее, я уверен, что ваша авария – случайность. Марк Юрьевич, советую вам поторопиться. Скоро придет Софья Васильевна, вы должны быть на высоте.

– Иди ты к черту, Мирон, – прячу глаза, как невинная девственница. – Соня тоже обрадуется новости, потому что она…

– … живая. И хочет быть счастливой, – добавляет за меня Мирон.

Мне дают возможность принять душ и переодеться. За пятнадцать минут до прихода Сони конвоир отводит меня в преображенную до неузнаваемости подсобку. Когда-то в ней хранили хлам и старые бумаги, а теперь она сияет чистотой.

– Все для вас за ваши деньги, – неудачно шутит конвоир, присвистнув от развернувшейся взгляду картинки. Окно прикрывает дешевая хлопковая штора, возле стены покоится диван – небольшой, но судя по виду, новый, застеленный чистым постельным бельем. В углу поблескивает раковина, а за шторкой душевая кабина.

– Я просто в восторге, – протягиваю я. – Что здесь будет потом?

– Так руководство давно собиралось придумать что-то такое, – объясняет конвоир. – Вас, крутых и влиятельных, много… Нужно соответствовать.

Вхожу в «гостиничный номер» и опускаюсь на диван, борясь с затопившим волнением. Только бы она пришла… И ничего плохого больше не случилось.

Через минуту конвоир распахивает дверь и отходит в сторону, разглядывая Соню плотоядным взглядом. Хмыкает что-то нечленораздельное и оставляет нас одних.

– Привет, – шепчет она, смотря на меня во все глаза. – Ты… ты похудел.

– Здесь невкусно кормят, – шепчу, не разрывая зрительного контакта. Кажется, если отвернусь, мираж развеется и вернется отвратительная реальность – тюрьма,