До мурашек - Ана Сакру Страница 45

а он обязанным себя почувствует, понимаешь?! Решит, что должен, даже если нет! Это тебе не Гела, который, как узнал, на следующий же день в ЗАГС на развод потащил и дело с концом. И на традиции, на договоры, на всё сразу плевать...Это Лёва! Не удивлюсь, если вообще додумается, что сам виноват. Виной этой себя обложит. Пожалеет, как собаку...А я не хочу, чтобы он меня жалел, ясно?!

- Ох, дочка, дурочка ты такая у меня, - вдруг горестно вздохнула мать и крепко- крепко меня обняла, ласково гладя по волосам, - Надо сказать, слышишь, - зашептала на ухо, качая в своих объятиях, в которых было так пронзительно тепло, что меня на слёзы пробило окончательно, - Не понимаешь ты совсем мужиков. Может про флирт и как зацепить и много понимаешь, а вот суть...Никогда ты ребенком не удержишь мужика, как и наоборот. Не нужны им призрачные дети от любой. Им вот эта, конкретная женщина нужна, понимаешь? А детей и усыновить можно, и ещё что-нибудь, если надо сильно. А кому и вовсе не надо это всё. Всё решить можно, но сказать ты должна.

Мама отстранилась и крепко взяла мое лицо в свои ладони, вглядываясь в глаза.

- Слышишь меня? Надо сказать, - с нажимом повторила.

- Никогда не думала, что будешь его защищать, - всхлипнула я.

- Так его я и никогда не буду, - рассмеялась мать, - Сдался он мне? Я защищаю тебя.

- Хорошо, я подумаю...

- Подумай, конечно, а потом скажи, - улыбнулась мама, в шутку трепля меня по щеке, - Да и вообще нечего на себе больше нести, чем на мужчине. Если тебе тяжело, значит пусть помогает.

***

Всю дорогу к Лёве я крутила в голове этот разговор, медленно бредя к его дому с перекинутой через плечо спортивной сумкой. И в какой-то момент даже почти решилась рассказать всё вот так, с порога. Выложить начистоту, и будь что будет. Мама права, часто невыносимо становится нести это в себе, одной. Хочется поделиться, переложить, отдать часть боли, сожалений, раскаяния, навязчивого желания переиграть прошлое, что-то исправить.

Я почти решилась...

Но увидела его, и...не смогла.

Я только одна виновата, что так вышло. Ни Лёвка, ни мама, ни врачи. Я одна, это было моё решение. В тот день, когда мы расставались, Лёвка ведь мне так и сказал, буквально проорал это в лицо. Просто он не знал ещё, что последствия буду глубже и необратимей. А сейчас ему может стать стыдно за тот разговор, просто потому, что он очень хороший человек с большим сердцем. Я уверена, он, как и я, прекрасно его помнит - каждое брошенное отравленное слово, и он может начать раскаиваться, узнав, а я не хочу. Он был прав. И я не буду перекладывать на него вину. Мы ведь прожили эти десять лет друг без друга, прожили полноценной жизнью, значит и дальше проживем.

Вот только эти три недели выцарапаем себе.

Переплетаю наши пальцы, смотря на соединенные ладони. Лёвка бурчит что-то во сне, его вторая рука крепче обнимают мою талию, притягивая ближе. Кожа липнет к коже, спаиваясь, спину покалывают волоски на мужской груди. Прикрываю глаза, в очередной раз стараясь уснуть, ловлю ритм мерного Лёвкиного дыхания и пробую попадать в такт. Успокаивает. Как медитация.

Сознание наконец туманится и подкидывает, словно сцены из фильма, обрывки прошлого в попытке пересчитать все ошибки, которые мы совершили, и возможность в миллионный раз подумать, как их можно было избежать.

41. Гулико

Когда Лёва на третьем курсе подписал контракт с МО, как и все курсанты, собирающиеся продолжать обучение, его родители подарили ему однокомнатную квартиру в Краснодаре, чтобы теперь будущему офицеру было где перебиваться во время увольнительных.

И эта маленькая уютная квартирка на пятнадцатом этаже нового комплекса, расположенного по иронии судьбы в совершенно равной удаленности и от его, и от моего общежития, и стала для нас домом. Особенно для меня.

У Лёвки в военном училище правила были всё-таки не в пример строже, и каждую ночь проводить вне стен заведения он не мог, а я могла. Договаривалась с дежурными по этажу, чтобы не отмечали, с вахтершами, и неслась туда, даже если точно знала, что Лёвки там сегодня не будет. Просто потому что там пахло им, всю мебель мы выбирали вместе, а стены украшали миллион наших фотографий, которые я распечатала в виде картин.

Мне сложно вспомнить более счастливое время в своей жизни - беззаботное, светлое, полное пылкой любви, дерзких планов и смелых надежд. Но все эти планы и мечты были слишком оторваны от реальности в силу нашего возраста и ещё не взращённого здорового скептицизма. И потому первый же серьёзный разговор с матерью, когда она узнала, что у нас с Лёвой всё серьёзно, полностью выбил у меня почву из-под ног.

- Дочь, а дальше что? Собираешься бросать балет? – мама сразу начала с самого больного.

- Нет! – возмутилась я.

- А как тогда? Ты понимаешь, что он военный? Сейчас закончит и поедет туда, куда распределят. Как миленький. В тайгу куда-нибудь, в военный городок…Будешь в ДК там танцевать, если оно там будет конечно, - уперла мама руки в бока, сверля меня снисходительным взглядом, - Да и сами вы дети ещё! Вот ты всё бросишь, попрешься за ним в ебеня, нарожаешь ему с тоски тройню, потому что мало того, что ты в лесу за колючим забором, так и еще и муж молодой твой каждое утром уходит в шесть утра и приходит только ночью, а потом в командировку на месяц, да еще без связи нормальной, потому что нельзя ему, а ты всё это время одна. А еще лет через пять он, как папочка его, какую –нибудь прапорщицу разложит, и, дай бог, если потом извиняться начнет, а не просто из семьи уйдет, сказав, что ты ему что-то там не додала. И останешься ты одна. Без профессии, без перспектив, с детьми…

- Лёва никогда так не сделает… - пробормотала я, а в груди всё похолодело.