Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине Страница 45

– Чрезвычайно вам признателен, мистер Майкелсон. Но все в руках докторов, будем ждать, что скажут они.

Рон улыбнулся, пожалуй, слишком уж снисходительно.

– Верю, что диагноз будет благоприятный, и тогда мы сможем довести до конца наши переговоры.

– Да-да, мистер Майкелсон, я понимаю, вы озабочены прежде всего результатами переговоров, – Хасикава закурил.

Какая-то странная у него сигарета, очень крепкая, в Америке таких и нет, а от кисловатого запаха у Милта даже в голове помутилось. Ну и народ, дымят, что тебе заводская труба, а соли, соли кладут в пищу, такого нигде в мире больше не увидишь. Ничего удивительного, что у них, у каждого второго, давление так и зашкаливает. Он сам про это читал – у Бена на доске была вырезка из какого-то журнала.

– С моей стороны было бы не вполне добросовестно утаить от вас, – Хасикава выпустил тучу этого вонючего дыма, – что я не вполне разделяю энтузиазм, с которым мой отец относится к предстоящему контракту и вообще к кинобизнесу.

– М-м, да я в общем-то это знаю, – промямлил Рон.

– Мой отец всегда с удовольствием смотрел ваши американские картины. Хотя самые его большие успехи связаны с миром электроники, он всегда мечтал о приобретении киностудии в Голливуде, причем этот план у него зародился еще до того, как другие лица в нашей стране начали обдумывать аналогичные шаги.

«Ага, – подумал Милт, – значит «Сони» и эти, как их? – «Мицусраки» вроде, надо полагать, приперли Хасикаву к стене».

– Мой отец намеревался произвести последнюю операцию с вашей киностудией, после чего…

Отворилась дверь. Они все трое кинулись навстречу врачу. Выражение лица было непроницаемо строгим. Хасикава бросил сигарету в урну.

– Как он там? – подступил к врачу Рон.

Тот удивленно посмотрел на него, не в силах понять, ему-то какое дело до их пациента. Тут заговорил японец.

– Боюсь, доктор Хоуард, что от вас напрасно ожидать хороших известий. Можете говорить свободно, эти два джентльмена в курсе событий. Доктор кивнул.

– Должен вас огорчить, мистер Хасикава, у вашего отца запущенная болезнь сердца…

Рон громко присвистнул.

Доктор опять с удивлением на него покосился, но продолжал:

– Из осмотра и знакомства с историей болезни я вынес убеждение, что предыдущая операция, когда поставили отвод, не принесла существенного улучшения…

– Увы, – отвечал Хасикава, – у него ведь было четыре инфаркта.

Глаза Рона, округлившиеся и огромные, как шары для гольфа, так и полезли вверх. Если бы речь шла не об умирающем человеке, Милт бы так и повалился от сдерживаемого хохота.

– Так. По моим наблюдениям, сейчас мы имеем серьезные нарушения деятельности клапана, не говоря о том, что меня не удовлетворяет кровоиспускание…

– А попроще, док, нельзя, а? Попроще, – Рон уже едва владел собой. – Короче говоря, дело совсем хреново?

На лице врача появилось презрительное выражение, однако он ответил со всей четкостью:

– Если вам угодно знать, у пациента опасно увеличена сердечная мышца. Разумеется, мы немедленно приступаем к лечению посредством воздействия на сосуды и дилятатор, однако шансы на успех проблематичны. Единственным шансом, что могло бы иметь бесспорный позитивный эффект, является пересадка сердца.

Хасикава молча кивнул, как будто для него тут ничего нового не было.

– Вы об этом знали? – решился задать вопрос Милт.

– Да, мистер Шульц, некоторое время тому назад меня ввели в курс дела.

– Тогда почему же вы не предприняли необходимых шагов там, в Японии?

Хасикава чуть заметно улыбнулся.

– В нашей стране считаются незаконными операции по пересадке органов; что еще более существенно, такие операции противоречат догматам синтоизма, а мой отец очень религиозен.

– Но подумайте сами, – попробовал возразить Рон, – ведь речь идет о его жизни.

– Совершенно верно, мистер Майкелсон. Я сделаю еще одну попытку его переубедить.

– Прошу прощения, – вмешался доктор, – но, хотя других шансов спасти его нет, пересадка сердца вашему отцу сделана быть не может.

На лице Хасикавы впервые появилось что-то, напоминающее удивление, даже какое-то беспокойство.

– Я вас не понимаю, доктор Хоуэрд.

– В Америке все органы, предназначенные для пересадок, распределяются централизованно, имеется специальная служба – Объединенная система материалов для трансплантации – и у нее очень строгие правила, которым не соответствует случай с вашим отцом.

– Как это так? – теперь уже забеспокоился Рон.

– Господин Хасикава старше шестидесяти пяти лет, а пациентам в возрасте, превышающем этот рубеж, органы не предоставляются. Но даже если бы проблемы с возрастом не существовало, он бы получил отказ ввиду критического состояния легких и всего к ним относящегося.

– Если я вас правильно понял, доктор, – в голосе Хасикавы зазвенел металл, – по американским понятиям, бесполезно расходовать сердце на пациента, находящегося в таком тяжелом положении, как мой отец, даже если иного способа продлить его жизнь не существует. Так?

– Я бы выразил это не столь категорично, – в тоне врача чувствовалось ненаигранное сожаление. – Но, вообще говоря, вы все правильно поняли, как мне ни жаль это признавать.

– Минуточку, мать вашу растак! – Рон, похоже, окончательно вышел из себя. – Вы что, не знаете, кто такой этот ваш Пациент? Не сознаете, что повлечет за собой его смерть, если ее не предотвратить?

– Сожалею, но лично я ничего сделать не могу. Возможно, следовало бы попытаться прооперировать его в другой стране.

– Вы уверены, что он выдержит транспортировку? – перебил его Хасикава.

Доктор только вздохнул.

– На такие вопросы невозможно ответить «да» или «нет». Могу только сказать вам, что любая нагрузка чревата опасностью новой остановки сердца.

– Стало быть, все? – отчаянию Рона не было предела.

– Один шанс все же есть, хотя такого рода операции до сих пор носили исключительно экспериментальный характер…

Все смотрели на врача не отрываясь.

– Я подразумеваю пересадку сердца павиана.

По выражению лица Хасикавы было видно, до чего он шокирован.

– Павиана?

– Да, хотя еще раз предупреждаю, что пока делались только пробные операции и риск чрезвычайно велик. Но ничего другого я вам предложить не в состоянии.

– Об этом не может быть и речи, – овладев собой, Хасикава опять говорил с ледяной бесстрастностью.

– Но ведь доктор все понятно объяснил, вмешался Милт. – Если ничего не предпринять, ваш отец не выкарабкается.

– Точно, я тоже так понял, а значит, деваться некуда, – голос Рона дрожал, чуть ли не срывался. – Ну чего упираться, терять-то нечего, а?