Татьяна Веденская - Вся правда Страница 46

– Зверский холод.

– Да уж.

– Сигаретки не найдется? – спрашивала я.

– Держи. А разве можно курить с маленьким? – интересовался каждый второй.

– Пить нельзя, а курить разрешают. Для снятия стресса, – с умным видом заверяла их я и нагло выцарапывала из предложенной пачки не одну, а три-четыре сигареты. Иногда владельцы этого не одобряли. Тогда я округляла глаза в умоляющем ракурсе и произносила:

– Прямо пропадаю. Разрешите? – от этого, как правило, все обалдевали и кивали. Был еще один вид спорта, в котором я сделалась профессионалом.

– Мелочи не найдется? Очень надо позвонить. – Но в январе слишком холодно, чтобы человек полез выуживать из кошелька монетки.

– Не найдется, – отвечали бы они и отводили бы глаза. Так что я и не пробовала, оставляя бизнес до весны. А ведь в лучшие дни набиралось на приличный обед. Можно было бы, махая ребенком, выпрашивать и большие суммы, просто так, без объяснения их целевого назначения. Но нищенствовать мне претило, мешало прошлое обывательское воспитание. Итак, восьмого января, истратив очередную Ванессину заначку на макароны, сморщенные овощи и овсянку, настреляв сигарет на полную пачку, я отправилась домой. С настроением у меня был полный порядок, я даже не слишком замерзла, переваливая через сугробы Олеськину тарантайку.

– Где шлялась? – встретил меня вопросом нежданно нагрянувший Лекс. Надо сказать, что видела его я все реже. Желание быть примерным отцом покинуло его через месяц после родов, но иногда он все-таки вспоминал о своем священном долге перед нами. Обычно когда заканчивался героин или просто негде было переночевать. В эти моменты мы с Ванессой удивительно дружно и слаженно действовали в сторону его скорейшей ликвидации, так что больше пары дней он не оставался никогда. Странно, но я совсем не чувствовала больше извращенного страха остаться без его монаршего внимания.

– Вышла прогуляться. Развеяться. Тебе что за дело? – огрызнулась я. Его вид в шароварах, футболке и моих тапках меня прямо бесил.

– Чего тебе веяться? Сидела б дома. Холод собачий, – вымолвил он. Стало быть, негде ночевать, решила я про себя.

– Скука, – отмахнулась я.

– Матери нет?

– Ну?

– То есть мы одни? – зазывно покосился он и почесал промежность. Меня замутило. Только не это. Не хочу с ним спать.

– Мы с Олесей.

– Мелочь не в счет. Ну иди же. Иди ко мне, моя рыбка, – паясничал он, развалившись на кровати. Что же делать? Все же я живу в этом доме именно в качестве жены этого убожества с куцей бороденкой, непонятно зачем он ее отрастил.

– У меня много дел, – развернулась я в сторону кухни. Может, отсижусь?

– Ага. Голова болит и дни не те. Угадал?

– Примерно, – посмотрела я на него с вызовом. Но он настолько чувствовал себя хозяином положения, что только рассмеялся.

– А у меня для тебя кое-что есть.

– Что?

– Кое-что. Тебе понравится, – подмигнул он и достал из рюкзака пакетик черняшки из мака. С паршивой овцы хоть шерсти клок, решила я. Через час мы, вполне довольные друг другом лежали на кровати. Олеськины завывания никого не напрягали, шевелиться не хотелось совсем. Я сунула ей морковку и дремала, пока в дверь не позвонили.

– Открой, – прошепелявил Лекс.

– С чего бы? Ванесса сама откроет.

– Это Снейк.

– А зачем? – полюбопытствовала я. Снейк был самым непонятным из питерской наркобратии. Приличный высокий мальчик с голубыми глазами и кошельком, набитым папиными баксами. Он ходил в институт, думал о сессиях, трахал движущиеся объекты и, до кучи, колол, глотал и курил все, что только мог ему предложить дружественный наркосервис. С Лексом его не связывало ничего, кроме редких совместных вечеринок. Дома у нас он не появлялся до этого ни разу.

– Это его герыч. Я его сюда и зазвал. Мать-то все равно на работе.

– Арбайтен, арбайтен, – покачивала я свисающей с кровати стопой. Хорошо, что ни говори.

– Открывай, я не могу встать.

– О-кей – я прочапала в прихожую. На самом деле, последний раз Лекс притаскивал мне наркотики с пару месяцев назад. Я жила гораздо спокойней и без него, и без уколов. Ревущая грязная девчонка, ползающая в мокрых ползунках среди обдолбанных тел нарушала мое равновесие, так что расслабиться до конца все равно не получалось. Но раз уж подворачивался случай, чего отказываться?

– Привет, Элис. Ты, как я вижу, уже… – подмигнул мне Снейк. Его челюсти непрерывно разжевывали нескончаемую жвачку, а глаза ощупывали мое тело, словно бы на мне и вовсе не было халата.

– Здравствуй – здравствуй, – молвила я в ответ. Лекс с трудом вынырнул из полусна и вяло приступил к вывариванию новой порции счастья. Снейк заворожено следил за его руками, как дитя смотрит на фокусника. Я бы даже не исключала, что процесс нравился ему больше, чем результат. Он был из тех, о ком говорят – без царя в голове.

– Хорошие у тебя вены, – одобрил Снейковы природные данные Лекс и мы все втроем залегли на кровать. Надо сказать, у нас и шанса не было, что Ванесса все это одобрит. Но кто ж о ней думал? Нам было хорошо, Олеська то спала, то не спала, то опять засыпала. Свекровь вернулась на следующее утро и возмущенно фыркала, глядя на дрыхнущую композицию из шести рук и ног.

– Вот же скоты, ей-богу! – восклицала она каждые пять минут.

– Сволочи! И ты, Алиска, дрянь! – заверещала она, когда выяснила, что все запасы еды, включая те, что она хранила в шкафу на балконе, исчезли.

– Отвали, – устало махал на нее муженек. Снейк спал и во сне жевал жвачку

– Ты как с матерью…

– Да пошла ты. – День обещал выдаться нервным. Ванесса устала и сегодня, соответственно, не работала. Она отличалась склонностью к скандалам и на дух не выносила наркоманов. Особенно чужих. До обеда героин еще как-то примирял Лекса с действительностью. Но к вечеру выяснилось, что за ту пару месяцев, что я его не видела, он заимел себе дозу. Причем немалую. Ночью его начало ломать не по-детски. Поскольку с таким синдромом я, по сути, дел никогда не умела, то впала в ступор. Мне и самой было несладко, что не говори, а отходняк есть отходняк. Но его вопли, стоны и активное участие в скандале с мамашей напрягали меня сверх меры. Олеська орала, Снейк жевал, пытался меня облапать по-тихому и иногда подло раздувал азарт в Лексе или его прародительнице.

– А вот приличные матери своих деток любят. Не морят голодом, не попрекают куском хлеба, – громко говорил он и чета Бобковых, словно свора собак с костью, начинали лаяться с новой силой. Лексу было плохо. Весь потный, красный, с трясущимися руками, он раздражал меня, мешал мне, напрягал. Что с этим поделать, я не знала.

– Поеду-ка я за догоном, – родил наконец Снейк.