Кэтрин Лэниган - Пожар любви Страница 47

— Пойди возьми почту, сынок. Я хочу посмотреть, не пришли ли счета из налогового управления.

Зейн засмеялся, подошел к почтовому ящику и вынул пачку бумаг, по большей части никому не нужных. На дне ящика лежало письмо от Лили.

Не может быть! Он бросился назад в дом.

— Папа, ты оказался прав!

Тэд улыбнулся.

— Я, наверное, становлюсь провидцем. Говорят, такое случается за несколько дней до смерти. — Внезапно он отвернулся и посмотрел в окно. Ему не хотелось, чтобы Зейн заметил слезы у него в глазах. Тэд тяжело переживал, что его время уходит. Ему хотелось быть рядом с сыном, видеть его первые деловые успехи в Нью-Йорке, о которых они так мечтали. Зейн обладал достаточными амбициями и мужеством, чтобы преуспеть в большом городе. Тэду всегда недоставало этих качеств. Ему хотелось выглядеть героем в глазах сына, но на самом деле Зейн стал героем в глазах отца. Тэд чувствовал себя виноватым в том, что живет жизнью сына, но его собственной оставалось так мало. У Зейна было все: молодость, бесстрашие и гораздо больше таланта, чем у него самого.

Он уже видел Зейна в Нью-Йорке, живущим на Пятой авеню, разъезжающим в лимузинах, запросто общающимся с известными и влиятельными людьми. Тэду хотелось, чтобы сын жил увлекательной, насыщенной жизнью, которой он сам так и не отведал, сидя на ранчо в Техасе. И хотя он не очень об этом сожалел, ему хотелось, чтобы Зейн испробовал все радости жизни.

Больше всего Тэд боялся, что сын узнает, как пугает его мысль о смерти. Если сказать по правде, Тэд был просто в ужасе.

Цепляясь за жизнь, Тэд Макалистер повидал столько докторов, что их хватило бы на целую вечность. Он решил больше не иметь с ними дела и не собирался возвращаться в клинику. Ему казалось, что химиотерапия и облучение причинили ему больше вреда, чем сам рак. Уже не раз он говорил себе, что умирает, и ложился спать с намерением больше не проснуться. Но какая-то непонятная внутренняя сила заставляла его вставать.

И чем дольше он жил, тем больше у него возникало вопросов. Тэд молил Иисуса избавить его от боли, но боль не проходила. Появились сомнения. Его вера пошатнулась.

«А есть ли рай?» — спрашивал он себя. Существование ада не вызывало сомнений, но это был совсем не тот ад, о котором говорила Ханна. Его жизнь — вот настоящий ад. Хуже быть не может.

В конце концов Тэд понял, что только он сам заставляет себя жить. Не молитвы, не доктора, не лучевая терапия. Вначале рак развивался стремительно, потом облучение и химиотерапия приостановили его. Потом он снова активизировался. Тэд ненавидел боль и с радостью бы от нее избавился. Но он решил жить, и единственная причина заключалась в том, что он чертовски боялся неизвестности, которая ждала его после смерти.

Сейчас он наблюдал за сыном, читавшим письмо. Тэд с радостью поверил в свое новое открытие: достаточно пожив на этом свете, он ясно видел по лицу Зейна, что тот влюблен.

— Что она пишет, сынок?

— У нее нелегкие времена. Она боится, что ее отец — фантазер…

— В фантазиях нет ничего дурного, сынок.

— Да, но ей кажется, что он гоняется за тем, чего не существует. Кажется, ее вера в отца пошатнулась в очередной раз. — Он молча продолжал читать. — Она беспокоится насчет годовых экзаменов. Они еще никогда не уезжали так надолго. Ее могут оставить на второй год. — Зейн прочитал еще немножко и рассмеялся. — А тут она пишет, что собирается взять набор тестов, когда вернется домой, и думает протестироваться сразу по нескольким предметам, чтобы на следующий год иметь возможность пропустить целый семестр! — Зейн дочитал ту часть письма, где Лили писала, что ждет не дождется, когда снова увидится с ним, и сообщила дату своего возвращения в Хьюстон. Оставалось всего два дня. — Потрясающая девушка!

— Она тебе действительно нравится, Зейн?

— Да, — ответил он, краснея, и отвел взгляд в сторону. — Она особенная. Я хочу сказать, она не такая, как другие. Знаешь, пока я не познакомился с ней, я считал, что все девушки похожи на тех, которых я знал здесь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, знаешь… Еще не кончат школу, а только и думают о том, как бы выйти замуж. Я знаю только четырех, которые хотят сделать карьеру, и все четыре — уродки.

— Зейн…

— Знаю. Это не по-христиански — так говорить.

— Я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что это вполне естественно. — Тэд засмеялся. — А может, здешним девушкам просто не хватает уверенности в себе?

— Возможно. Но Лили такая красивая, папа! И умная, и целеустремленная, и веселая.

— Вот это, последнее. Поверь мне, именно это помогает жить.

— Не могу дождаться, когда снова ее увижу.

Чувства внезапно нахлынули на Тэда. Он увидел в сыне взрослого мужчину. В этом году ему исполнится девятнадцать — достаточно, чтобы сражаться на войне, жениться, жить своей жизнью. И Зейн стремился к этому, рвался уехать. В своем деле Тэд научил Зейна всему, что знал сам. Зейн — это единственное, что он оставил миру. Тэд надеялся, что сделал свою работу неплохо. Он верил в это, хотя считал, что отец никогда не может быть до конца уверен. Но для него очень важно было верить.

— Ты собираешься жениться на ней, сынок?

— Конечно, собираюсь. Но я знаю, что надо подождать. Знаешь, папа, она младше меня, но в некотором смысле взрослее. Лили такая…

— Особенная, — закончил Тэд улыбаясь.

— Да, — засмеялся в ответ Зейн.

Тэд закашлялся. Кашель спровоцировал новый приступ боли. Зейн погладил отца по спине и бросился на кухню принести стакан холодной воды из кувшина, который мать держала в холодильнике.

В этот момент вошла Ханна, держа в руках две сумки с продуктами. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять, что у Тэда приступ.

— Зейн, таблетки! — крикнула она, бросив сумки у двери и устремляясь к мужу. — О-о, это все я виновата! Зачем я вас вставила?

От боли Тэд совсем обессилел.

— Никто… никто не виноват. Я просто болен, Ханна. Что есть, то есть.

— Это крестное испытание для нашей семьи. Не знаю только, за что Господь послал нам его, — причитала она.

— Ханна, Господь здесь совершенно ни при чем.

Когда Зейн вернулся в комнату с таблетками, она стояла, ломая руки. Тэд проглотил обезболивающее и прислонил голову к спинке кресла.

— Не пристало тебе богохульствовать, — укоризненно произнесла Ханна.

— Мам! Оставь папу в покое. Он ничего такого не сказал.

— Ты не смеешь обращаться со мной неуважительно! Это грех, ты знаешь.

На этот раз Зейн не намерен был подчиняться.

— Можешь ты сказать мне или отцу хоть одну фразу, не упоминая Библию, Иисуса или грех? Хоть одну, мама! — Зейн стоял, широко расставив ноги, с вызывающим видом. Он чувствовал себя Давидом перед лицом Голиафа. Нет, еще лучше. Зевсом, греческим богом, которого они проходили на уроках мифологии. Отец нуждался в защите. Он спасет его.