Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса Страница 48

— Голой? — сиплю испуганно, не сводя глаз с разбитых в кровь рук Ветрова.

— Ты ничего не помнишь, да?

— Всё как в тумане, — пожимаю плечами и, набравшись смелости, подползаю ближе. — Это Булатов тебя? Да?

Позабыв про Злату, снова тянусь к Саве. Скольжу пальцами по его ссадинам на ладони, а сама не моргая смотрю на мальчишеские губы, точнее, на запёкшуюся кровь в уголке.

— Скорее, я его, — как-то глухо, почти неслышно отвечает Ветров.

— Ну и видок у тебя! — качаю головой, позволяя себе улыбнуться.

— У тебя не лучше! — усмехается Ветров. Правда, улыбка моментально слетает с его губ, а взгляд наполняется жалостью.

— Болит? — он кивает в мою сторону, подозрительно рассматривая моё лицо. — Прости, я сразу не додумался приложить что-нибудь холодное.

— Это не поможет, — не знаю, о чём говорит Ветров, но единственное, что сейчас болит у меня — это чёртово сердце, безответно влюблённое в парня напротив. — Говорят, разбитое сердце со временем заживает само.

— Нана, ты серьёзно? — Сава, как оголтелый, вскакивает на ноги. — После всего, что этот урод пытался с тобой сделать, ты продолжаешь страдать по нему?

— Пытался?

— Сожалеешь, что я вмешался? Нужно было позволить ублюдку изнасиловать тебя?

— Нет!

— Тогда какого лешего ты печёшься за этого придурка. Так сильно любишь его?

— Булатова? Ты смеёшься? Конечно, нет! Наши отношения — фарс, построенный на угрозах и шантаже. И вообще, когда я говорила про сердце, то имела в виду тебя и Злату. Мне было больно видеть вас вместе, — потупив взор, пытаюсь оправдаться. — Ты не подумай, я очень рада за вас. Да и ты молодец, что сумел разглядеть в Смирновой свою половинку. Всё правильно. Она красивая, добрая, верная, интересная…

— У неё есть один громадный недостаток, — перебивает Ветров и в два шага преодолевает расстояние до кровати. — Она не ты!

От близости парня бросает в жар. Под его тяжёлым взглядом плавятся нервы.

— И что это значит, Ветров? — теряюсь в догадках. До зубного скрежета хочу верить, что Сава выбрал меня. Но сомнения не отступают.

— Кто тебе внушил эту ерунду, Нана? Нет никакой Смирновой и никогда не было, — обжигает дыханием Ветров, и я ему верю. — Только ты. Всегда ты.

Рваное биение сердца оглушает. Признание эхом отдаётся в ушах и кажется нереальным. Забывая дышать, взволнованно шепчу «Прости» и непослушными пальцами снова тянусь к любимым чертам. И пока Сава прожигает взглядом во мне дыру, робко спускаюсь от заострённых скул к линии подбородка.

— За всё прости!

— И ты меня, Нана!

Сава перехватывает мою ладонь своей и сильно сжимает. Лбом упирается в мой. Мягко. Почти невесомо. Что-то шепчет, пытается объяснить, но думать о словах получается в последнюю очередь.

«Поцелуй меня, Ветер!» — вертится на языке, предательскими мурашками разбегаясь по телу, но смелости озвучить просьбу вслух не хватает. А Сава никуда спешит. Мучит меня. Играет. Позволяет своим рукам скользить по моим волосам, касаться плеч, горячему дыханию — щекотать кожу. Растворяюсь в неземных ощущениях и ненасытной кошкой прижимаюсь ближе, пока дверь в комнату Ветрова с ноги не открывает отец.

— Сава! Подъём! — басит он, не сразу замечая меня в объятиях парня.

В домашней одежде, небритый, взъерошенный, натянув на заспанное лицо недовольную физиономию, папа не скрывает своего раздражения. Видно, что-то случилось, раз он не поленился подняться на второй этаж в столь ранний час. Мне бы отпрыгнуть от Ветрова, спрятаться с глаз долой, но я больше не хочу стыдиться своих чувств, а потому сильнее цепляюсь за Саву и жду, когда нас разоблачат.

— К нам полиция по твою душу пожаловала! Ничего не хочешь объяснить, парень? — выбивает почву из-под ног отец и наконец обнаруживает в объятиях Ветрова меня. — Дочка?

В глазах отца испуг, и что-то мне подсказывает, тема незваных гостей сейчас волнует его куда меньше, чем наши с Савой переплетённые ладони.

Ветров обречённо выдыхает и, прикрыв глаза, улыбается своим каким-то мыслям. Смотрю на него, не переставая касаться напряжённых рук. Плевать, что подумает папа. Сейчас меня беспокоит только мой Ветер.

— Всё нормально, — тихо успокаивает меня парень и, чмокнув в лоб, решительно отстраняется. — Виноват — отвечу! — уже громче и явно не мне, чеканит он.

— В чём ты виноват? — мотаю головой, не желая отпускать от себя Саву дальше, чем на метр.

— Что здесь происходит? — по слогам, чтобы до нас с Ветровым дошло, произносит отец, продолжая ошарашенно смотреть в одну точку — на меня.

— Я всё объясню! — берёт на себя удар Сава, смело приближаясь к его шокированной персоне, застывшей на пороге. Но отец абсолютно никак не реагирует на парня, продолжая безотрывно рассматривать меня.

— Что с твоим лицом, дочь?

Кажется, или слова даются ему с трудом?

— С моим? — слепота отца смешит. Неужели он не видит, что лицо Ветрова куда более в плачевном состоянии. — Подумаешь, тушь потекла. Вон, у Савы вся губа…

— Марьяна! — свирепым ураганом сносит с ног. — Кто это сделал?

— Нана ничего не помнит, — вмешивается Ветров, отчаянно выискивая момент всё рассказать. Вот только папе ни до кого нет дела.

Наверно, я впервые вижу отца таким потерянным и беспомощным. Срываюсь с места и спешу к нему. Хочу обнять, попросить защиты для Савы и, наверно, извиниться, но замираю в полушаге от него, задыхаясь под тяжестью испуганного взгляда. Не моргая, папа смотрит на меня, будто видит впервые в жизни. Не слушает Ветрова, позабыл про полицию — просто смотрит. А потом протягивает ладонь к моей щеке. Отчего-то его прикосновения отзываются едкими пощипываниями, словно по коже прошлись грубой мочалкой.

— Ай, — невольно вырывается тонкий стон.

— Сава, — не прекращая разглядывать меня, надтреснутым и тихим голосом отец обращается к Ветрову. — Что именно не помнит моя дочь?

— Не переживайте. То, что вы видите, — самое страшное.

— Не переживать? — вновь взрывается отец, резко убрав ладонь с моего лица. — Марьяну избили, а ты предлагаешь не переживать?

Ветров хмыкает, но вовремя прикусывает язык.

Я же понимаю, что должна заступиться за Саву, но сама пребываю в растерянности.

— Избили? Меня? Кто? Булатов? — хватаюсь за лицо и, правда, прикосновения отзываются жгучей болью. Разворачиваюсь на пятках и бегу к зеркальной двери шкафа-купе, чтобы оценить размер бедствия.

— Игорь Александрович, можем мы с вами поговорить наедине? — настойчиво требует Ветров, пока я схожу с ума от алеющих ссадин на своей щеке. — Хватит с Марьяны потрясений. Я всё объясню. Если сочтёте нужным сдать меня полиции — дело ваше.

— Я тоже имею право знать! — дрожащим голосом вставляю свои пять копеек, продолжая ужасаться отражению в зеркале. И почему Сава сразу мне не сказал, что всё настолько плохо?

— Пошли! — громыхает отец, хватая Ветрова под локоть. — А ты, Марьяна, сидишь здесь. Поняла?

— Но, папа! — семеню за ними, хотя и знаю, что слово отца — закон.

— Никаких «но»! — хлопает дверью перед моим носом старик, оставляя и дальше изнывать в неизвестности. Неужели отцу невдомёк, что

сидеть без дела и изводить себя догадками — выше моих сил.

Нет, первые минут пять пролетают незаметно, пока любуюсь отвратительными отметинами на своей щеке. Вкупе с зарёванным лицом и спутанными волосами они создают яркий образ жертвы насилия. Единственное, что хоть как-то не даёт упасть духом — чёрная толстовка, доходящая длиной почти до колен. Пропитанная Ветровым, она согревает и дарит надежду, что всё образуется.

Ветров… От мыслей о нём голова идёт кру́гом. Раз сто подбегаю к двери с безумным намерением нарушить волю отца, чтобы быть рядом с Савой. Но ровно столько же отхожу назад: боюсь, что своим появлением только усугублю положение парня.

Позабыв про маникюр, раздражённо грызу ногти и неприкаянно хожу из угла в угол. А потом всё же сдаюсь.

На цыпочках, вымеряя каждый шаг, крадусь к лестнице и жадно прислушиваюсь к едва различимым голосам из гостиной.