Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса Страница 49

— Свидетели утверждают, что удары вы наносили с особой жестокостью, — чужой скрипучий голос пропитан безразличием и скукой. — И даже, когда вас просили остановиться, вы продолжали бить потерпевшего, пока тот не перестал подавать признаков жизни.

— Неправда, — волнение Савы передаётся и мне. — Булатов был в сознании, когда я ушёл.

— Савелий! — а вот и папа. Как всегда, жёсткий и строгий. — Мой сын отвечать на ваши вопросы будет только в присутствии адвоката.

Впервые его суровый нрав приходится мне по душе, а брошенное, как в порядке вещей, слово «сын» и вовсе вызывает улыбку.

— Не хотите с нами по-хорошему, — гнусавит очередной страж порядка. — Значит, гражданин Ветров, проедет с нами. Адвоката в отделение присылайте.

— Какое ещё отделение? Что вы меня за дурака держите! — повышает голос папа. — Савелий несовершеннолетний!

— И что? Вот постановление, ознакомьтесь, — усмехается первый полицейский и шуршит бумагами. — Сколько у тебя приводов в полицию было, а, парень? По тебе давно колония плачет. А за то, что сына губернатора на больничную койку уложил, никаких поблажек не жди. Считай, собственноручно подписал себе приговор.

— Ах, вот оно, откуда руки растут! — голос отца эхом отдаётся от стен. — Ну так, на пару с сыночком губернатора и сядет. Или думаете, я спущу этому уроду с рук попытку изнасилования моей дочери?

— Какого ещё изнасилования? — говорит в нос один из полицейских.

— Где доказательства? — пренебрежительно усмехается другой.

— Будут вам доказательства! — вздрагиваю от отцовского баса. — За это не переживайте! Лучше Алексея Михайловича предупредите, что если на тормозах побои своего щенка не спустит, то жизнь парню сильно подпортит, как и свою репутацию — не отмоется!

— Если у вас есть что предъявить пострадавшему, пожалуйста, пишите заявление — разберёмся. А пока это просто слова, гражданин Ветров отправится с нами.

— Савелий, сядь обратно! — командует папа, а я мысленно умоляю Ветрова не перечить. Хватит, показал уже свой характер! — Я повторяю: мой сын не покинет стен этого дома. И ваши писульки мне по барабану.

— Это не проблема, Игорь Александрович, — нахальный смешок слетает с губ полицейского. — Мы и вас заберём. За воспрепятствование следствию. Статья 294…

— Ты мне, что ли, угрожать вздумал? — вскипает папа. — Ну давай, попробуй — забери!

Не знаю, что там происходит, но помимо ругани слышу какой-то грохот.

— Не надо, Игорь Александрович, пожалуйста, — вступается за отца Сава. — Мне не впервой. Всё нормально. А вы здесь Нане нужнее.

— Парень дело говорит, — скрипит гнусавый голос. — Поехали, Ветров.

— Нет! Постойте! — верещу не своим голосом и ватными ногами перебираю ступени. — Я была там. Я свидетель!

— Марьяна! — сквозь зубы рычит отец. — Я тебе что велел?

— Папа, — вместо слов выходит неразборчивый писк. — Сава ни в чём не виноват.

Меня колотит, когда возле прихожей замечаю Ветрова, понуро опустившего голову. В окружении двух здоровенных лбов в форме Сава кажется безмерно одиноким и беззащитным. Как и отец. Тот тоже выглядит потерянным и беспомощным. Зато уверенные в своей правоте невменяемые рожи полицейских полны решимости арестовать ни в чём не повинного парня. И даже мой внешний вид не трогает их душ. Впрочем, я не уверена, что они у них есть.

— Я знаю, милая! — запустив пятерню в поредевшие и местами поседевшие волосы, отец подходит ближе и прижимает меня к себе.

— Сава просто за меня заступился, — чёрт, как же сложно кричать в пустоту. — Если бы не он…

Нервное напряжение даёт о себе знать ручьями горьких слёз, бесцеремонно стекающим по щекам. Я так хочу помочь, но по равнодушным глазам церберов вижу, что бесполезно.

— Тише, дочь, тише! — отец размашисто водит широкой ладонью по моей спине. И если поначалу мне кажется, что он пытается меня успокоить, то уже в скором времени понимаю: нет! Таким образом папа просто удерживает меня на месте. Чувствует, как я рвусь к Ветрову, и не даёт сделать ни шагу.

— Свою версию, гражданочка, будете озвучивать, когда вас об этом попросят, — самодовольно хмыкает один из незнакомцев, попутно хлопая Саву по плечу. — Ветров, живее одевайся, а то босиком побежишь!

— Папа, сделай что-нибудь! — только сейчас понимаю, что спустилась зря: вместо того, чтобы биться за Саву, теперь отец защищает меня.

— Не волнуйся, Нана! — на мгновение повернувшись ко мне, просит Ветров. — В отделении во всём разберутся, вот увидишь.

В любимых глазах не замечаю страха, лишь лёгкое беспокойство. Мне бы его уверенность! Чувствую себя виноватой и совершенно бесполезной: что бы я сейчас ни сказала — всё мимо. Меня не послушают. Не услышат. Саву всё равно заберут.

— Я люблю тебя, — шепчу, глотая слёзы, и продолжаю тонуть в бездне его отчаянных глаз. В эту секунду, разделяющую нашу жизнь на «до» и «после», это единственное, что имеет для меня значение.

— И я тебя, Нана, — улыбается краешком разбитой губы Сава. — Очень.

— Ветров! Живее! — как бездомного щенка, блюститель порядка хватает парня за шиворот и выталкивает из квартиры.

— Папа! — истошный визг срывается в неразборчивый хрип, а истерика накрывает меня с головой. — Сделай что-нибудь, папа!

Смутно помню, как на мои крики выбежала мама, как губ касалась вода с привкусом перечной мяты и пустырника. Сквозь пелену беспрестанных слёз никак не могла разглядеть отцовского лица, да и не хотела. Он отступил, сдался, предал! Я что-то кричала, наплевав на приличия, обвиняла во всём себя, Булатова, отца, а потом тихо скулила и умоляла помочь Саве, не бросать его одного. Оглушаемая бешеным биением собственного сердца, я почти не слышала слов, а потом провалилась в какую-то вязкую темноту, уснув на руках мамы, как когда-то давно.

Не знаю, как долго я спала, но прихожу в себя всё там же, в гостиной. В воздухе витает аромат свежесваренного кофе и удушающий запах табака. Неловко сажусь, кутаясь в плед, и осматриваюсь: в комнате идеальный порядок, на кухне в деловом костюме и при полном параде сидит отец и, уперевшись взглядом в экран смартфона, спокойно завтракает. А мама, как обычно, суетится, нарезая ветчину и помешивая шкворчащий на сковороде бекон. Всё как всегда. Только Ветрова до дрожи не хватает.

— Где Сава? — осипшим голосом разрываю привычную тишину семейного утра.

— Проснулась? — исподлобья смотрит на меня отец. Взгляд замученный, уставший, но незлой. — Вот и хорошо. Сейчас поедем.

— К Ветрову? — босыми ногами неуклюже шлёпаю в столовую. Голова гудит, тело ломит, но всё это мелочи по сравнению с едкой солью воспоминаний.

— Нет, — качает головой папа и отпивает из чашки кофе. — В больницу.

— Зачем? — сажусь напротив и тянусь за кусочком сыра.

— Положи на место! — грозно рыкает папа, а потом чуть мягче добавляет: — Сначала сдашь анализы.

— Какие анализы?

— Савелий сказал, что щенок губернаторский подмешал тебе в напиток какую-то дрянь, — отец сжимает чашку так, костяшки пальцев на его руке белеют на глазах. — По уму сразу нужно было к медикам, но Ирина уговорила меня, дать тебе выспаться.

Перевожу взгляд на маму. Она всё так же режет ветчину: господи, куда нам столько?

— А что с Ветровым?

— Адвокат работает, — отец снова концентрирует внимание на смартфоне. — Савелий перестарался. Избежать наказания не получится.

— Как же так? — в уголках глаз моментально собираются слёзы, а нарезанной ветчины становится всё больше и больше. — Он же меня спасал, папа!

— У Булатова сотрясение, переломаны рёбра и нос, множественные ушибы и ссадины — парень похож на отбивную, — вздыхает папа. — А Ветрову грозит срок, Марьяна. Реальный срок.

— И что? Ничего нельзя сделать? — нервно натягиваю рукава Савиной толстовки до упора, не желая верить словам отца.

— Не знаю, дочка! — отодвинув от себя чашку, папа ставит локти на стол и подбородком упирается в сложенные в замок ладони. — Адвокат попытается доказать, что у Савелия были мотивы, что иначе в той ситуации он поступить не мог, но всё это займёт много времени, а результат нам никто гарантировать не может.