Нарушая все запреты - Мария Анатольевна Акулова Страница 48

В этом у нее не будет союзников. Мама против отца не пойдет. А больше некому.

Они с Гаврилой останутся одни во всем белом свете. Две сироты, решившие быть вдвоем, иметь друг друга…

Это не романтично звучит. Страшно скорее.

Полину мурашит, но уйти она даже не думает.

Отрывает взгляд от раскрытых ладоней, на которых лежат ключи, когда из-за угла дома показывается знакомый человек.

Гаврила идет, листая что-то на телефоне, от которого к ушам тянется провод наушников.

Он в майке, спортивных штанах и кроссовках. Кожа и волосы влажные. Выглядит так, будто бегал.

Пружинит от земли, не замечая её до определенного момента.

Вскинув взгляд – ловит моментально. Сковывает, может не подозревая об этом. Смотрит хмуро, продолжает идти – теперь медленнее…

У Полина сердце с ума сходит из-за того, как давно не видела его и как соскучилась. А еще из-за того, что не оттаял. Хмурится. Через несуществующее стекло смотрит опять.

Заставляет сорваться с обрыва в бездну отчаянья. Она больше всего в жизни сейчас нуждается в том, чтобы собой укутал. Укачал. Принял…

– Привет, – Гаврила здоровается первым, доставая из ушей наушники и пряча вместе с телефоном в карман.

Полина успевает услышать, что из них доносится жуткая какофония. Это вроде бы тяжелый рок. Она такого не слушает.

Блуждает взглядом по его лицу, шее… Задерживается на вздымающейся грудной клетке.

На мужских висках бисеринки пота, блестит шея, майка чуть мокрая…

От него веет жаром, а Полине хочется прижаться и вдохнуть его полной грудью.

– Идем, – Гаврила тоже изучает её, может ждет слов каких-то, а может просто, как и она…

Они любят друг друга. Скучают адски. Им друг друга не хватает.

Не дождавшись, протягивает руку, предлагая…

Полина скользит по его ладони своей, не раздумывая.

Соскакивает с лавки, сжимает пальцы в кулак, чувствуя, как Гаврила прячет его в своем…

Ведет в сторону подъезда, молчит…

И она тоже.

Можно начать говорить тут, но интуиция подсказывает Полине, что лучше повременить.

Из его кармана продолжает доноситься жутко немелодичная музыка, которую не было бы слышно, разговаривай они друг с другом. Но они в тишине поднимаются на лифте.

Гаврила отпускает руку Полины, чтобы открыть квартиру.

Впускает внутрь первой, провожая густым взглядом. Он ложится на кожу и стекает по телу вязкими каплями.

Попав внутрь, Полина разувается, а потом замирает посреди коридора, закрывая глаза и делая вдох полной грудью. Здесь у нее всегда получается именно так – полной.

Щелчки замка за спиной щекочут нервы. Под звуки ударившегося о тумбу телефона Поля вздрагивает. Оглядывается…

Гаврила разувается, выпрямившись, снова взглядом окидывает.

В нем нет безоговорочной радости, как Полине хотелось бы больше жизни. Он в раздумьях. Эти раздумья не так легки…

– Подожди пять минут, в душ схожу…

В итоге же он не подходит, не улыбается даже.

Отворачивается от Полины, движется по коридору в сторону своей ванной, стягивая по ходу майку через голову.

Ей ясно сказано: стой и жди, а она не может.

Следом увязывается собачкой, пусть и самой вроде как нечего толком сказать…

Попав в ванную, Гаврила поднимает крышку бельевой корзины, бросает в нее влажную из-за пота майку, берется за спрятанные внутри завязки штанов. Чуть медлит, чем дает Полине фору.

Которой вот сейчас смелости хватает. И дерзости тоже.

Она ступает через порог, скользит пальцами по его спине, прижимается к соленой коже губами…

Разве можно настолько любить человека, что с ума сводит его запах и вкус?

Полина ластится кошкой, проезжаясь по спине, ныряет под руками, скользя уже по торсу до груди, задевая соски, которые реагируют так же, как её обычно…

Её дыхание сбивается, когда Гаврила отказывается от бездействия.

Разворачивается, подхватывает подмышки, усаживает на стиральную машинку, спихивая с нее всё, что стояло. Вещи с грохотом летят на кафельный пол, Полина царапает ногтями мужскую грудь и впускает его ближе к себе, разводя колени.

Он часто дышит и смотрит в глаза. Там дикое желание, но рядом с ним – злость. Тоже дикая.

Кожа Полины покрывается мурашками. Её отчаянья хватает на то, чтобы продолжать смотреть в эти глаза, впитывая…

Казни или помилуй – всё приму…

– Ему язык в жопу надо было засунуть, суке такой… А ты его какого хера жалеешь? – слова выходят из Гаврилы с трудом. Он не любит разговаривать вот так при Полине. Но слишком взрывает, чтобы сдержаться. – Ждешь, что папка тебя под него подложит? А, Поля? – щурится, впиваясь болезненно в ее бедра пальцами.

Там останутся синяки. Но Полине даже в радость. Самой кажется, что заслужила вот такого наказания. Если ему легче станет – она всё примет.

– Ты же, блять, моя…

– Твоя, любимый… Только твоя…

Полина кивает, тянется к его губам. Пытается за плечи приблизить к себе. Пытается губы поймать. А Гаврила сжимает их и дышит через нос так, будто всё ещё бежит.

Очень его ранила. Очень виновата. Никогда больше такого не допустит.

– Прости, Гаврюш… Я люблю тебя. Испугалась просто… Ты его не боишься, а я за тебя боюсь. Не выдержу, если снова нож… Из-за меня если...

Полина тараторит искренне, пусть и не очень связно. Её правда – сумбурная.

Самое страшное для неё – это если с Гаврилой что-то случится. За себя она так не боится.

Съезжает пальцами по торсу опять, тянется губами к мужской шее, целует сначала, чувствуя, что дыхание Гаврилы сбивается…

Он не может успокоиться так быстро, но приподнимает подбородок, позволяя ей себя целовать. Полина ведет языком, собирая соль…

Справляется с завязками на штанах проворнее, ныряет под резинку боксеров, сжимая твердый и горячий член.

Ведет по длине, греет ладошку о головку, подбородок кусает,