Лжец, лжец - Т. Л. Мартин Страница 49

Жар разгорелся под моей кожей при этой мысли, напоминая мне о нежной коже, приоткрытых губах и прерывистом звуке моего имени на ее языке, когда она кончала.

С тех пор, как я вышел из ее комнаты после юбилейной вечеринки, я ничего не мог разглядеть. Даже сейчас слова моего отца — слова Винсента — запечатлелись в моем мозгу так глубоко, что я до сих пор не мог избавиться от ожога.

Но когда Ева передо мной, я видел просто отлично.

Мое дыхание стало тяжелым, давление в груди нарастало. Большим пальцем я гладил ее руку под одеялом. Ее губы приоткрылись, и с них сорвался тихий вздох. Я не мог удержаться от того, чтобы не коснуться своими губами ее губ, улавливая звук и проглатывая его.

В груди сильно стучало. Кровь прилила к ушам.

Черт, что бы я сделал, чтобы по-настоящему поцеловать эту девушку.

Визг шин, выезжающих с нашей подъездной дорожки, ударил мне по ушам. К сожалению, после слишком многих ночей ожидания я знал, что ревущий двигатель принадлежал Aston Martin моего отца. Я слушал этот звук, пока он не затих, забирая с собой тепло в моих венах.

Тяжело вздыхая, я заставил себя сесть, осторожно, чтобы не потревожить Еву. Я провел ладонями по волосам и лицу, крепко зажмуривая глаза. Каждая клеточка во мне сдавливала от необходимости остаться в этой постели с Евой. Это необузданная, непрекращающаяся потребность, но облупленные шины моего отца напомнили мне, почему мне нужно, черт возьми, вставать и учиться. Я снова перевел взгляд на нее.

Ева.

В ней было все, чего не было в этой семье. Мой отец работал юристом только ради власти и манипуляций. Моя мама жила только ради статуса. Ева отличалась от несносных гостей, которые присутствовали на вечеринке по случаю годовщины свадьбы моих родителей. Она отличалась от всех в этом районе, от людей, которые понятия не имели, на что на самом деле похожа реальная жизнь тех, кому, по их утверждению, они хотели помочь.

И я один из них.

Может быть, я и не Резерфорд по крови — что-то грубое и болезненное подступило к моему горлу при этой мысли, — но я вполне мог им быть. Я мог иметь все, что захотел бы, благодаря деньгам Винсента. Я посещал престижную школу, в которую он меня отправил. Я даже воспользовался своим статусом, своим именем, чтобы заставить мистера Доу оставить Еву в покое. Но я не собирался вечно быть таким, как они.

Ева зашевелилась, и у нее вырвался тихий стон, когда она придвинулась ближе ко мне во сне. Ее рука коснулась моей, дыхание снова стало глубже. Я посмотрел на наши переплетенные пальцы.

Она не рассказывала о своей жизни до того, как попала сюда, но я знал, что она прошла через ад. Мои родители тоже это знали, но ничего не предприняли. Моя челюсть сжалась, мой взгляд путешествовал по ее телу к лицу. Кто-то причинил ей боль. Кто-то, кто, вероятно, все еще там. И Винсент, человек, который называл себя защитником закона, ни хрена с этим не сделал, потому что он и моя мама смотрели на жизнь сквозь хрустальную линзу. Боль Евы для них нереальна. Они не видели ее все те ночи, когда она пробиралась к нам во двор, и они до сих пор не видели ее сейчас, когда она прямо перед ними.

Хотя их хрустальные линзы не удивительны. Мои родители были слепы десятилетиями.

Их не волновало, что биологическая мать Айзека подвергалась грубому насилию со стороны своего мужа, когда его отдавали на усыновление; их заботило только то, что они получили своего ребенка.

Если я не был бы осторожен, я оказался бы точно так же, как они, в ненастоящем пузыре. В мире, созданном из сшитых на заказ костюмов, ботокса и обещаний в форме таблеток. В мире, где ты прятался за деньгами и угловыми офисами, притворяясь, что понимал то, чего даже не видел.

Костяшки моих пальцев сжались, и я выдохнул. Я не собирался становиться своими родителями. Как и Винсент, я изучил бы все, что можно знать о законе, но сделал это на своих условиях. Без его имени. Без его денег. Я заработал бы на свой гребаный претенциозный угловой офис, но я не посмел согреть сиденье, пока не окунул бы обе ноги в грязь как полицейский. Я собирался заработать себе на жизнь из первых рук, чтобы защитить людей, которым, как я утверждал, служил бы.

Мое дыхание замедлилось, когда я осторожно убрал прядь волос с лица Евы. Лед в моей крови растаял. Ей не следовало проходить через то, что она прошла. Но сейчас она в безопасности.

И я собирался убедиться, что так и останется.

Тук-тук-тук.

Мой позвоночник напрягся.

— Дорогой.

Черт. Какого черта моя мама встала так рано?

— Открой дверь, пожалуйста.

Как только ручка начала поворачиваться, я подскочил с кровати и оепередил маму. Бросив быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что Ева все еще спала, я вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Я нахмурился, заметив темные круги под налитыми кровью глазами моей мамы. Ее волосы похожи на бешеную кошку, а на красном блейзере виднелись едва заметные морщинки. Я хотел разозлиться на нее, я зол, но я не мог выкинуть из головы воспоминание о том, как она плакала, и прямо сейчас я едва узнавал ее.

— Истон, — тихо сказала она. Изучая мое лицо, она протянула руку и дрожащими пальцами погладила меня по щеке.

Беспокойство охватило меня.

— Что происходит? — мягко спросил я. Осторожно.

Она опустила руку и покачала головой.

— Ничего. Я просто хотела увидеть моего милого мальчика. Есть ли какой-нибудь закон, запрещающий это?

Мои глаза сузились. Милый мальчик?

— Я просто подумала… — она разгладила свой блейзер, отводя взгляд. — Нам нужно позавтракать. Например, вместе.

— Завтрак, — если выражение моего лица и скрыло отвращение при этой мысли, то мой голос ясно говорил об этом. — Правда?

За моей закрытой дверью раздался глухой удар, и тревога уколола кожу.

Мама оглядывала меня.

— У тебя компания? — ее взгляд медленно скользнул по коридору к открытой двери Евы, затем снова вернулся.

— Да, — пробормотал я, потирая шею сзади. — Уитни осталась.

— О, — она снова бросила взгляд на дверь Евы,