Вероника Кузнецова - Горбун Страница 49

Рассказывать подробно о нашем гулянии слишком долго и скучно, потому что моё перо не в состоянии ни изложить смысл популярных лекций моего знающего экскурсовода, который мог говорить интересно буквально обо всём, ни передать красот датской природы, уступающей нашей российской там, где та уцелела, ни обрисовать архитектурные памятники или просто места, куда горбуну вздумалось нас привести. Должна признаться, что Дружинин устроил мне маленький праздник, щедро оделяя всех, а преимущественно меня, вниманием, заботой и познаниями. Не менее щедр он был и на деньги, но меня это перестало смущать, едва я убедилась, с какой беспечностью смотрят на это Ира и Ларс. Пожалуй, кроме разговора об экономике я могу вспомнить лишь один неприятный эпизод, виновником которого опять-таки был Ларс.

Это случилось почти перед самым возвращением к оставленной где-то на улице машине. Как-то так получалось, что наши с горбуном разговоры рано или поздно переходили на литературные темы. Вот и в этот раз, почему, не знаю, мы заговорили о методах перевода, которыми пользовался Дружинин. Наверное, моё тайное увлечение стало неотрывной частью моего я, потому что мелкие проблемы, превращавшиеся для меня временами в камни преткновения, стали напоминать о себе сами, едва для их разъяснения наступал подходящий момент. Горбун охотно говорил о своей работе, а я жадно слушала и отделяла сведения, дающие ответы на мои вопросы. Если бы я не стеснялась своих творений, я бы напрямую спросила его о том, что казалось для меня важным, но приходилось быть осторожной и не давать ему повода заподозрить о моих занятиях. Я бы не осудила человека, в зрелые годы по-дилетантски занимающегося разработкой никому не нужных конструкций, но не была уверена, что Дружинин так же снисходительно отнесётся к моему литературному творчеству. Может, я и была неправа, но согласитесь, что одно дело выступать в роли профессионала, поддерживающего начинающего любителя, а совсем другое — быть этим любителем.

— Леонид, остановитесь, пока не поздно! — с шутливым ужасом воскликнул Ларс, прервав Дружинина на полуслове. — Жанна сейчас заснёт! Вы поговорите с ней о новостях в технике, а не об особенностях стилей.

Горбун не был готов к такому выпаду и, приняв слова Ларса всерьёз, что на его месте сделал бы каждый, растерянно замолчал.

— Просыпайтесь, Жанна, — окликнул меня писатель. — Что с вами сегодня?

— "Всю ночь читает небылицы, и вот плоды от этих книг", — проговорил горбун, попытавшись разрядить обстановку.

Я очень ясно понимала, насколько ему должно быть горько, проговорив со мной столько времени и уверовав, что я увлечена беседой, узнать, что он напрасно тратил своё красноречие, а я умираю от скуки, и я оценила, с какой изощрённой жестокостью датчанин отомстил Дружинину.

— Вы сильно ошибаетесь, Ларс, — возразила я. — Мне как раз намного интереснее слушать Леонида, чем рассуждать о новостях в технике.

Мне было обидно за горбуна и не хотелось, чтобы у него остались неприятные воспоминания, связанные со мной, поэтому я не ограничилась этим неубедительным заверением и пошла дальше, принося в жертву своё самолюбие.

— Наверное, я выбрала себе профессию не по призванию, — продолжала я, — потому что мне по-настоящему интересны только те конструкции, которые я разрабатываю, при условии, конечно, что они совершенно новые и не имеют аналогов, но разговаривать на общие технические темы мне скучно. Лучше я буду слушать Леонида, тем более, что когда-то в ранней молодости я сама пыталась что-то написать, а говорить о том, с чем связаны прошлые увлечения, всегда интересно.

Сказав о ранней молодости, я, конечно, перешла за грань разумного, потому что Ларс читал мои повести, написанные далеко не в ранней молодости, но я надеялась, что писатель проявит чуткость и не выдаст меня.

Ларс, и правда, промолчал, но скрыть усмешку не смог, из чего можно было понять, какого он мнения о моём заявлении, а может, и о моих творениях, и я решила больше об этом не говорить, однако не учла, какой интерес моё признание вызовет у горбуна. Он словно ждал его и сразу же ухватился за мои неосторожные слова.

— Вы пробовали сочинять? — спросил он. — Удачно?

— Так удачно, что вы перечитываете мои шедевры по два раза в год, — ответила я, не теряя хладнокровия и раздумывая, как бы поскорее прекратить этот допрос.

— Вы их куда-нибудь посылали? — не унимался Дружинин.

— Нет, конечно. Чтобы послать, надо сначала написать что-нибудь стоящее.

— В оценке «стоящего» можно ошибиться, — возразил горбун. — Вы могли столкнуться с трудностями в разработке сюжета и разочароваться в своих способностях, а если бы…

Я проследила за непритворным зевком Иры и прервала переводчика.

— То я разочаровалась бы ещё больше.

— Надеюсь, вы не выбросили свои работы? — поинтересовался горбун.

— Не знаю, — ответила я, стараясь не глядеть на него. — Не помню.

Тут уж Ларс не выдержал и пришёл мне на помощь.

— Давайте поговорим о чём-нибудь другом, — предложил он. — Вы же видите, Леонид, что Жанне неприятна эта тема.

За сегодняшний день датчанин успел мне порядком надоесть, поэтому вместо благодарности за неловкую поддержку я ощутила раздражение. Прежде всего, если он хотел освободить меня от необходимости отвечать горбуну, то мог бы заговорить о постороннем предмете, а не объявлять во всеуслышание, что какие-то темы мне неприятны. А потом, это наше с Дружининым дело, говорить нам о моих творениях или не говорить, и стыда здесь никакого нет. Вон сколько людей в свободное время рисуют, пишут, занимаются поделками. Когда мама работала в "Науке и жизни", я сама видела, какое огромное множество рассказов и повестей присылали в редакцию с просьбами дать отзыв или напечатать. Не могут же все эти люди быть недоразвитыми. Вот и я имею своё невинное увлечение и урываю часы от отдыха и работы, чтобы переносить на бумагу деятельность своего воображения.

— Кажется, не выкинула, — призналась я. — Вроде бы даже знаю, где всё это хранится.

— Вы бы разрешили мне почитать? — спросил горбун.

Я не знала, куда деваться от его настойчивости, и датчанин меня прекрасно понял.

— Не пора ли возвращаться? — осведомился Ларс, и на этот раз я обрадовалась его вмешательству.

— Наверное, пора, — согласился Дружинин.

По наивности, я решила, что тема о моих чудачествах исчерпана и больше мы к ней не вернёмся, но, разумеется, ошиблась: горбун отличался невероятным упрямством и отличной памятью и не оставлял ни одного вопроса не выясненным до конца.

— Вы не ответили, можно мне почитать ваши произведения? — напомнил он, когда мы возвращались.