Правила бунта (ЛП) - Харт Калли Страница 51

— Я бы вряд ли назвал детей величайших военных, политических и творческих умов мира плебеями.

— Заткнись! Боже. Серьезно. Ты бы так не говорил, если бы тебе пришлось жить среди них.

Беру карандаш со стопки нот, над которыми работал прошлой ночью, и провожу им по пальцам.

— Что ты хочешь от меня, Мерси? Что бы я заставил его позволить тебе переехать сюда?

Мерси усмехается.

— Да, верно. Как будто кто-то может заставить Рэна сделать что угодно. Тебе нужно тайно посадить семя. Скажи ему, какой классной ты меня считаешь. Упомяни, что думаешь, что этому дому нужна женская энергия, чтобы сбалансировать весь тестостерон…

— Этого не произойдет.

— Хорошо, ладно. — Она стискивает челюсти и, прищурившись, смотрит на меня. — Ты придумаешь способ убедить его позволить мне переехать сюда... и я позволю тебе трахнуть меня в качестве награды.

Я пристально смотрю на нее.

— О, да?

— Да. — Она переворачивается на спину и приподнимается на локтях, оглядывая меня с ног до головы. — Ты говоришь, как идиот, ты и есть полный идиот, но я бы сделала это. Я бы позволила тебе трахнуть меня.

О, это просто чертовски весело. Мерси, Мерси, Мерси. Она не изменилась. Как была избалованным маленьким ребенком в тот день, когда мы встретились, так и останется такой до самой смерти. Я медленно встаю, откладываю карандаш и подхожу к краю кровати, прямо к ее ногам.

— Очень интересное предложение.

Девушка улыбается, довольная собой.

— Так и думала, что тебе понравится. — Ее ноги скрещены в лодыжках. То есть до тех пор, пока она медленно и соблазнительно не раздвигает ноги. Совсем чуть-чуть. На пару дюймов. Достаточно, чтобы я увидел промежность ее простых белых хлопчатобумажных трусиков.

Такая вся невинная маленькая школьница.

Ухмыляясь, я забираюсь на край кровати, по одной ноге с обеих сторон от девушки, так что становлюсь на колени над ней. Мерси смотрит на меня, хлопая ресницами — я думал, женщины делают это только в фильмах — практически мурлычет, когда говорит:

— О, думаешь, я просто так отдамся тебе сейчас, прежде чем ты закончишь работу?

— Да. Думаю, ты отдашься мне, как только представится такая возможность.

Двигаюсь дальше вверх по ее телу, так что мои колени сжимают ее колени. Ее глаза широко раскрыты, зрачки расширены до черных туннелей. Девушка облизывает губы, ее дыхание учащается. Она проводит рукой по внешней стороне моей ноги, пока не достигает талии, где зацепляет указательным пальцем одну из петель ремня на моих джинсах. Я уже несколько недель не надевал костюм.

— Прекрасно. Полагаю... возможно, ты прав. — Мерси судорожно сглатывает, пытаясь прочистить горло.

Я помогаю ей, падая вперед, обхватывая рукой ее шею и сжимая. Не очень сильно. Даже не настолько плотно, чтобы напугать ее, не говоря уже о том, чтобы оставить след. Но достаточно, чтобы шокировать ее до чертиков. Девушка пытается дать мне пощечину, но я хватаю ее за запястье и прижимаю ее руку над головой. Обе мои руки сейчас заняты, в то время как у Мерси все еще есть одна свободная. Она поднимает ее, поворачиваясь, чтобы ударить меня, но я сильно встряхиваю ее, только один раз, так, что ее голова отскакивает от одеяла.

— Не надо. — Я обнажаю зубы, опускаясь, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы девушка могла видеть белки моих гребаных глаз. — Если тебе нужна моя помощь в чем-то, Мерси, приходи и прямо попроси меня об этом. Я поговорю с Рэном за тебя, но не собираюсь манипулировать им, чтобы он позволил тебе переехать сюда. Я также не собираюсь ему врать. Клянусь богом, если ты когда-нибудь снова попытаешься провернуть это дерьмо…

Медленная садистская ухмылка расползается по лицу сестры-близнеца Рэна.

— Что ты сделаешь, лорд Ловетт? Собираешься отшлепать меня?

Слезаю с нее и хватаю ее за лодыжки. Тащу вперед, и девушка падает с края матраса. Ее задница с громким стуком ударяется о пол.

Худшая часть для Мерси, самое большое оскорбление из всех:

— Придурок! Ты испортил все веселье! — Она приглаживает руками свои длинные черные волосы, кипя от злости. — Думаешь, не заплатишь за это? — огрызается она.

— Уверен, что так и сделаю. Тысячу раз.

— Есть кое-что, что я могла бы рассказать своему брату. Я видела, из чьей комнаты ты тайком выбирался посреди ночи.

Присев перед ней на корточки, я холодно смеюсь себе под нос.

— Уверен, что так и было. Я так и подумал, когда ты начала весь этот шантаж. Но я также знаю, что ты ничего не скажешь Рэну. Спроси меня, почему.

Девушка с ненавистью смотрит на меня.

— Почему?

— Подумай обо всех секретах, которые я хранил для тебя все эти годы, тупица. Кто поцарапал машину Рэна в Нью-Йорке, когда он был пьян? Кто сказал генералу Джейкоби, что это Рэн пробил дыру в его любимой картине? Кто спустил «Орден почета» генерала Джейкоби в грязный сортир на заправке, а затем обвинил своего брата?

Если бы люди могли дышать огнем, я бы превратился в груду пепла. Мерси дрожит от ярости.

— Ты не посмеешь, — выплевывает она. Однако точно знает, что потерпела поражение. Это видно по ее глазам.

— О, еще как посмею, — заверяю я ее. — А теперь убирайся отсюда к чертовой матери. Для начала, ты прекрасно знаешь, что я кое с кем встречаюсь. И даже если бы это было не так, ты сошла с ума, если думаешь, что я когда-нибудь трахну сестру своего лучшего друга.

ГЛАВА 25

КЭРРИ

Я никогда раньше не видела столько людей, спускающихся с горы. Уже сгущаются сумерки — солнце опустилось за линию деревьев добрых двадцать минут назад — но последние лучи света цепляются за горы на западе, заставляя горизонт светиться сердитым оранжевым. В воздухе витает возбуждение. В последний раз я чувствовала себя так, когда мне было семь лет, и моя мама провожала меня в губернаторский сад в Эбони-Брайар, чтобы посмотреть фейерверк Четвертого июля. Фейерверки всегда были большим событием в Гроув-Хилл, и она никогда не хотела идти, но в том году почему-то смягчилась и взяла меня с собой.

Я кипела от возбуждения. Вся наша улица направилась туда одновременно, все смеялись и болтали. Люди улыбались. Впереди нас кто-то играл на саксофоне, идя во главе нашей маленькой процессии. Волнение трепетало у меня в животе при мысли о небольшой ярмарке, которую губернатор устроил на территории своего дома. Были игры и хот-доги. Сахарная вата и вишневые коктейли. Замечу, что это было до Джейсона. Моя мать все время смеялась. Мы с ней часто делали что-то вместе. Когда же она встретила его, все изменилось. Сразу после моего девятилетия мои воспоминания переходят от ярких, сочных снимков моего счастливого детства с ней к серым, тусклым, черно-белым неподвижным кадрам, полным боли.

Сегодня все так же ярко, как и в семь лет. Пресли идет рядом со мной, тревожно покусывая внутреннюю сторону щеки. В последнее время Мара пыталась быть лучшей подругой для нас обеих. Она появилась у моей двери около шести и объявила, что будет готовиться вместе с нами, чего не делала целую вечность. Мара достала свою дорогую коллекцию косметики и сделала макияж Прес, нанеся дымчато-черные тени для век с полосой металлического зеленого цвета прямо по центру век, получившийся эффект завораживает. Я уложила волосы Прес в море каштановых волн. Платье, которое она выбрала для себя — короткое, черное, с вырезанными по бокам вставками, открывающими большое количество кожи. Девушка выглядит феноменально.

Платье Мары сплошь из черного кружева. Оно покрывает ее руки до запястий и поднимается вверх по шее так, что почти достигает подбородка. Однако оно чертовски короткое и практически прозрачное. Под ним на ней крошечная комбинация, которая едва прикрывает ее сиськи и задницу.

Я тоже с ног до головы в черном, хотя это идет вразрез со всем, за что я выступаю. Девочки умоляли меня держаться подальше от моих ярких цветов, только на этот раз, чтобы мы все соответствовали друг другу, и я не смогла сказать «нет». Было приятно снова тусоваться втроем, танцевать и хихикать, как раньше, когда мы только приехали в академию. На мне облегающая черная кофточка, черные льняные брюки с высокой талией и массивный широкий пояс с замысловатой золотой пряжкой, который Мара настояла, чтобы я надела, дабы закончить образ. Она также настояла, чтобы я позволила ей сделать мне макияж, что означает, что я накрашена гораздо больше, чем обычно. Мои глаза обведены темной дымчатой подводкой, на щеках мерцает румянец. Я наотрез отказалась от красной помады, которую Мара пыталась нанести мне на губы, и поэтому мы пошли на компромисс с бледно-розовым блеском.