Анна Берсенева - Уроки зависти Страница 53

Какая там любовь могла сравниться с этой вечной ее завистью! Ни к Федору Ильичу, ни тем более к Бернхарду она не испытывала чувства равной силы и знала, что равного зависти чувства в самом деле нет на свете, все правильно говорят социологические опросы.

И только теперь выяснилось, что она ошибалась. Во всяком случае, на собственный счет. Ненависть оказалась сильнее. Ледяной ее огонь не просто обжигал, а выжигал, сжигал насмерть, и непонятно было, чем его погасить.

– Почему же ты его не нашла? – побелевшими, заледеневшими от ненависти губами проговорила Люба. – Мама, почему?!

– Ну где бы я стала его искать? – вздохнула Нора. – В дом тот на Неждановой я, конечно, сходила. Но Павел ведь мне даже квартиру не назвал. Я только потом спохватилась, когда он ушел уже. На окна не знала на какие посмотреть. И Лазаревых никто, конечно, в том доме уже не помнил. Тем более Сигурда Яновского. Я ведь даже не знала, там ли он жил. Может, за Рогожской заставой или в Марьиной Роще где-нибудь. Да и что мне было его искать, Люблюха? – устало проговорила она. – Зачем?

– Как зачем?! – воскликнула Люба. – Чтобы… чтобы…

Она с трудом заставила себя замолчать. Даже за плечи себя обхватить руками пришлось. Нет смысла объяснять маме то, чего она не в состоянии понять, почувствовать.

– Ведь у нас совсем другая жизнь могла быть, если бы не этот… Сигурд Яновский. – Люба еле выговорила его имя. – И у тебя, и у меня. Ведь я совсем другая была бы, – выдохнула она. – Другая, всем равная!

– Все я понимаю, дочка, – сказала мама. – Но ничего уже не изменишь. Да и зачем менять? Моя жизнь счастливо сложилась. А твоя тем более.

«Счастливо! – подумала Люба. – Всю жизнь – как мышь за веником! Ни мужа ей не надо было, ничего. Одна мечта – чтобы хуже не было!»

Но, конечно, ничего этого она маме говорить не стала. Как пенять человеку на то, что он не бесстрашный Илья Муромец и не пламенный Колумб какой-нибудь? После той собаки на ледяном острове… К маме Люба чувствовала лишь пронзительную жалость.

Но вот к Сигурду Яновскому… По отношению к нему жалела она только об одном: что не может сию минуту задушить его собственными руками. Или сжечь. Или…

– Пойдем, мама, – сказала Люба. – Хорошо, что хоть сейчас ты мне все это рассказала.

– Я не хотела тебя… Жизнь твою не хотела корежить, Люблюха, потому и не рассказывала, – сказала мама. – Ты же не в меня у меня вышла. Отец твой неистовость свою казацкую тебе передал – я и боялась.

– А чего бояться? – пожала плечами Люба. Про отца-казака мама ей давно уже рассказала, и этот рассказ не вызвал у нее ничего, кроме брезгливого недоумения: бывают же такие козлы! – Что бы я изменила?

– Вот именно. Ничего бы не изменила. А если знала бы, что совсем по-другому могла твоя жизнь сложиться, то как тебя бы это мучило, представляешь? Хотя на самом-то деле – ну что значит «могла бы»? Это ведь уже не ты была бы.

– Ладно, мам, хватит философствовать, – улыбнулась Люба. – Пошли спать.

Но ненависть ее не стала меньше от улыбки. И когда шла она вслед за мамой к крыльцу, под полыхающими в небе осенними звездами, то ледянящий огонь ненависти пылал у нее внутри с прежней силой.

Глава 8

Мама уехала, как и собиралась, через два дня. Удерживать ее не имело смысла: не хотела она выходить из привычного тихого круга своей жизни, да и не могла уже, наверное.

А Любина жизнь после той ночи переменилась совершенно.

То есть внешне-то все оставалось по-прежнему; Бернхард и не заметил ничего, и никто из обитателей Берггартена ничего не заметил.

Люба, как всегда, занималась привычными хозяйственными делами – немало их было в поместье, большую часть которого составлял горный лес. Надо было поддерживать этот лес в порядке, надо было следить за животными, которые в него забредали, и за деревьями, которые в нем росли и умирали. И поэтому надо было толково организовывать жизнь десятка людей, которые непосредственно всем этим занимались, и это было ее обязанностью.

Вдобавок Люба не хотела забрасывать занятие, которое только недавно для себя наладила: шитье карнавальных костюмов.

Здесь, в Германии, костюмированных праздников было гораздо больше, чем в России, где поводом для карнавала являлся только Новый год, да и то главным образом в детских садах и школах.

Юбилей гутэделя, День молодого вина, День святого Валентина, еще какого-нибудь святого, который считался покровителем какой-нибудь деревни и потому удостоился в этой деревне ежегодного веселого шествия… А были еще юбилеи всевозможных ферайнов, в которые объединялись любители охоты, или рыбалки, или вязания, или сбора грибов. Ко всем своим празднованиям немцы охотно шили карнавальные костюмы, так что Люба без заказов не сидела.

Она постепенно увлеклась своим личным предприятием, хотя изначально затевала его только из одного желания: иметь собственные деньги. Не то чтобы Бернхард ограничивал ее в необходимых расходах или был чрезмерно скуп. То есть, конечно, более расчетлив он был, чем всякий русский мужчина, но, во-первых, тут уж ничего не поделаешь, немец есть немец, а во-вторых, его финансовые планы всегда бывали разумны.

Однако необходимость обращаться к нему по любому пустячному поводу все же Любу угнетала.

Да и в клинике занят он был так, что она не каждый день успевала с ним и поговорить – бывало, они встречались только за ужином или даже только в спальне. А в выходные он часто ездил на охоту в мужской компании.

В общем, все ее повседневные занятия отнимали немало времени и сил.

Но все это ничего не значило в сравнении с Сигурдом Яновским.

Он был вне всего. Он был всажен ей в сердце иглой, леденящей и обжигающей, мысль о нем билась в ее мозгу постоянно и с каждым днем не ослабевала, а делалась все мучительнее.

Не могла она жить, зная, что в получасе езды от ее дома живет человек, который перекорежил жизнь ее матери, да и ее собственную жизнь – ее характер, стремления, возможности!

Он как призрак вставал в темном окне, когда Люба без сна лежала в кровати.

Он бесшумно пробирался за ней между деревьями, когда она уходила в лес, чтобы охладить пылающую свою голову.

Он возникал перед ней ежедневно, еженощно, ежечасно, ежеминутно, он рвал ее на части, подступая со всех сторон, и не было ей от него ни сна, ни покоя!

Через месяц такой жизни Люба поняла, что есть только один способ избавиться от этого кошмара.

Она должна убить Сигурда Яновского.

Именно для этого судьба придумала такое феноменальное совпадение – чтобы на всем огромном земном шаре этот человек выбрал для жизни именно ту точку, в которой оказалась и она, притом оказалась самым непредсказуемым образом.