Марина Порошина - Весенний марафон Страница 54

Ужинали они в очередной гостиной, на сей раз отделанной в желто-зеленой гамме.

– Какая весенняя комната! – похвалила Катерина, пристраивая нарциссы в вазу зеленого стекла и отмечая, как удачно ее букет вписался в интерьер комнаты. Не нарочно ли Ивашов выбрал именно нарциссы, подумала Катерина. Эстет!

– Молодец, что заметила, – похвалил Ивашов. – Я специально так оформил – есть зимние комнаты, есть летние, есть осенние.

– Та, что с камином, – зимняя? – уточнила Катерина. – А стеклянная? Где мы были в первый раз?

– Та прозрачная. Она может быть любой, она отражает время года и дня, которое за стеклом. Вбирает настроение природы. Сам придумал, – погордился Кирилл.

Он очень любил, чтобы Катерина его хвалила – за стихи, за дом, за умение управлять лошадью и водить машину – как маленький.

– А я думала – дизайнеры, – подыграла Катерина.

– Я нанимал дизайнеров, когда построил дом, – откинувшись в кресле, Кирилл потягивал коньяк из пузатого бокала и любовался на Катеринину возню с цветами. – Но ты знаешь, у них такие примитивные идеи. Красное дерево, золотой унитаз, ручки из самоцветов. Или хай-тек. Или японские циновки с ширмами – на кой мне черт? Главное, говорят, единство стиля, иначе получите эклектику. А я привык делать то, что хочу. И эклектика – не диагноз, так ведь?

– Так, – кивнула Катерина.

– В общем, плюнул я и рисовал все сам. То есть не сам, конечно. Я придумывал, а рисовал друг мой, Буйлович, – знаешь?

– Буйлович? Надо же! – выдала ожидаемо-восхищенную реакцию Катерина.

Буйловича она, конечно, знала. Он был самым раскрученным и самым высокооплачиваемым художником в городе, его картины покупали коллекционеры со всего мира, а за его книжной графикой гонялись зарубежные издательства. Он был Никас Сафронов местного масштаба. Ивашов тоже собирал картины современных художников, причем принципиально – уральских, и платил им, как говорят, щедро. Но в доме Катерина картин пока не видела. Может быть, у него есть пристройка с картинной галереей, что-то вроде Малого Эрмитажа – она бы не удивилась.

– Вышло замечательно! – похвалила Катерина, подумав, что окажись она на месте Ивашова, ее убогая фантазия иссякла бы на пятой комнате: гостиная, детская, спальня, кабинет… Нет, даже на четвертой. Какие уж там зима-весна-лето. – А какие еще комнаты есть?

– Хочешь, покажу? – предложил Ивашов, пристраивая опустевший бокал на журнальный столик. – Приглашаю тебя на экскурсию.

И целый час они сновали по коридорам, переходам и лесенкам, открывая все новые двери. Богатый словарный запас Катерины уже был на исходе, потому что «потрясающе», «удивительно», «чудесно», «великолепно» и прочие синонимы она уже употребила и начала повторяться, а комнаты все не кончались. Бог знает какая по счету дверь (Катерина сбилась) вдруг оказалась самой обыкновенной, покрашенной белой масляной краской и с пупырчатым непрозрачным стеклом посередине – точь-в-точь как у нее дома. Она вопросительно посмотрела на Ивашова. Он улыбнулся и пожал плечами. «Ну, если ты так хочешь…» – вот что означали этот жест и эта улыбка. «Спальня!» – мгновенно догадалась Катерина и, не давая себе времени перетрусить, решительно взялась за круглую пластмассовую ручку и распахнула дверь.

Комната была обставлена мебелью семидесятых годов: темно-коричневая полированная стенка из ДСП, дешевый секретер с пластмассовыми ручками, некоторые были отремонтированы при помощи синей изоленты, раскладной полированный стол и видавшие виды стулья, диван-книжка… На полках стояли книги из тех, что во времена Катерининого детства «давали» по талонам в обмен на макулатуру, поэтому они были одинаковыми во всех интеллигентных домах, и у ее родителей тоже: серый том «Трех мушкетеров», оранжевый Мопассан, бордовый «Собор Парижской Богоматери», синий, с золотом, и никогда никем так и не прочитанный четырехтомник «Семья Тибо»… Чешский хрусталь, проигрыватель с двумя громоздкими колонками. Стеклянные бокалы под пиво с нарисованными лошадиными мордами – точно такие же были когда-то у родителей ее одноклассницы.

– Вот это да! – искренне изумилась Катерина. – Просто машина времени.

– Это я матери квартиру купил, она хотела старую мебель туда перевозить. Я ей все новое купил, а эту себе забрал. Ностальгия. Тебе правда нравится?

Катерина молча кивнула.

– Знаешь, если я пишу стихи, то чаще всего в этой комнате, – как в чем-то очень интимном, признался Кирилл. – Смешно, да?

– Нет, – задумчиво ответила Катерина, понимая, какого ответа он от нее ждет. – Наверное, потому, что там все новое… придуманное. Нет-нет, ты не обижайся, там все изумительно… А здесь – живое, оно все помнит. И тебя маленького.

Она, улыбаясь, показала глазами на фотографию лопоухого мальчишки, серьезно смотревшего в объектив. Мальчишка, совсем не похожий на нынешнего Ивашова, был одет в серую школьную форму, в руках держал ручку, перед ним лежала раскрытая тетрадь, а рядом красовался глобус.

– Нас тоже так фотографировали, – обрадовалась Катерина. – Фотограф пришел в класс, и целый урок мы не занимались. Все очень хотели глобус потрогать, а нам строго-настрого учительница запретила. Наверное, тогда глобусы были в дефиците.

– Ты совершенно права. Мы действительно раньше жили все одинаково: стандартные хрущевки, одинаковая мебель, книги, хрусталь – даром что из Чехословакии. Одинаковая одежда, одинаковые мысли, – осторожно присев на старенький диван, принялся объяснять Ивашов. – А я хотел быть не таким, как все. Мечтал по-другому одеваться, и чтоб у меня был дом – свой собственный, с бассейном, как в кино с Аленом Делоном, и чтоб комнат – не две клетушки, а много! Все в детстве хотят собаку, а я хотел собственную лошадь. И вот… ты же сама сказала, что все мечты сбываются.

– Ну, не всегда, – засмеялась Катерина, стараясь свести серьезный разговор к шутке. Она не любила ненужной откровенности, хотя прекрасно умела «разговорить» любого человека, если ей это требовалось по работе. Но беседа о трудном детстве олигарха ее не увлекала, наверное, потому, что слишком уж все это походило на отрывок из творения писательницы Капустиной. – Я вот в детстве мечтала о шикарном платье, с воротником стоячим и со шлейфом. А потом о свадебном, с фатой до пола. А не сбылось же – в королевы не вышла, на свадьбу купили что-то простенькое, гипюровое, тогда же не особо можно было разбежаться. И не сбудется уже, потому что я такое платье не надену – куда я в нем попрусь-то? – Последнее слово, заметно покоробившее собеседника-поэта, она употребила намеренно, чтобы снизить пафос беседы. – Вообще, сбываются, по-моему, только те мечты, которые жизненные: образование получить, карьеру сделать, дом построить. Ну или увидеть Эйфелеву башню. Заработал – получи, построй, съезди, посмотри. Я не права?