Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 54

— Корнелиус вернулся, дорогой, — сказала я, легко постучав в дверь. — Не хочешь ли ты спуститься вниз и поздороваться?

Себастьян раздраженно вышел из комнаты и молча спустился тяжелой поступью в золотую комнату, где Корнелиус просматривал «Пост».

— Привет, Себастьян!

— Привет.

Они пожали друг другу руки. Они были совершенно разными: Корнелиус светлый и стройный, Себастьян темный и коренастый. Себастьян был выше на несколько дюймов.

— Как поживаешь?

— Прекрасно.

— Хорошо доехал?

— Да.

— А как Гарвард?

— В порядке.

— Великолепно.

Молчание. Я нажала на звонок.

— Чего бы тебе хотелось выпить, Себастьян?

— Пива.

— Хорошо. — Мы ждали. С облегчением я нашла, о чем поговорить. — Дорогой, расскажи Корнелиусу, что ты думаешь об экономическом положении, например, о плане Маршалла?

Вечер прошел без особой неловкости, и в девять тридцать Корнелиус извинился, сказав, что хочет пораньше лечь спать.

— Ты произвел глубокое впечатление своими знаниями, дорогой! — сказала я Себастьяну, как только мы остались одни. — Корнелиус был так поражен, могу тебе сказать.

— Может быть. — Он нетерпеливо заерзал.

Я подумала, что он хочет вернуться в свою комнату дослушать «Тангейзера».

— Ты хочешь пойти спать, дорогой? — спросила я, чувствуя себя обязанной дать ему возможность уйти, если он хочет. Я не хотела быть назойливой.

— Пожалуйста, перестань называть меня все время «дорогой». Раз уж дала мне такое безобразное имя, как Себастьян, будь добра его использовать.

— Конечно! Извини меня. Странно, как эти дурацкие обращения становятся автоматическими. — Я улыбнулась ему и подумала: так сильно любить и безответно. Я машинально осмотрела комнату, как будто в темноте мог кто-то скрываться.

— С тобой все в порядке, мама?

— Да, конечно. А что?

— Ты чем-то обеспокоена.

Значит, даже Себастьян это заметил. Такого унижения я не ожидала.

— Все хорошо, — сказала я спокойно, но яснее, чем когда-либо почувствовала, что неотвратимо приближался тот день, когда у меня не будет другого выбора, кроме как снова вернуться к проблемам, которые так и оставались нерешенными.

— У тебя все в порядке, Алисия? — спросил Кевин Дейли.

Мы сидели на террасе летней виллы Корнелиуса в Бар-Харборе двумя месяцами позже. Корнелиус не получил в наследство летний дом Пола, но позднее он приобрел очень похожий дом по соседству. Выдержанный в стиле средиземноморской виллы, дом состоял из тридцати замечательных комнат, а десять акров благоустроенных садов спускались к морю. Каждое лето я останавливалась здесь с детьми, в то время как Корнелиус проводил с нами столько времени, сколько позволяла ему работа, и каждое лето сюда приезжала из Огайо Эмили со своими двумя девочками, чтобы провести каникулы. Так как ее дочки остались без отца в раннем возрасте, Корнелиус считал, что он должен уделять особое внимание своим племянницам, а они, в свою очередь, воспитывались так, что видели в нем своего второго отца, тем более что родного отца они не помнили.

Так как Корнелиусу всегда нравилось общество детей и помогать сестре он считал своим долгом, я не была против этого, хотя за лето, проведенное с Эмили, я часто доходила до изнурения, однако меня удивляло, что Корнелиус заботился и о приемных детях Эмили. Стив Салливен, бывший муж Эмили, оставил ее. У него были еще два сына от прежнего брака; младший, Тони, погиб на войне, а старший, Скотт, любимец Корнелиуса, работал в его банке.

— А почему нет? — спрашивал Корнелиус. — Почему я должен относиться к нему с предубеждением из-за Стива?

Я не пыталась спорить с ним, но меня поражала эта христианская добропорядочность и абсолютное благородство духа. Все знали, что у Корнелиуса была основательная причина ненавидеть Стива, и мелкий человек постарался бы не иметь ничего общего с детьми Стива, кроме тех, которые приходились ему кровными родственниками через Эмили. Однако Корнелиус проявил милосердие и в 1940 году даже взял на попечение трех детей Стива от последней его любовной связи, от его брака с англичанкой Дайаной Слейд. Во время войны Эмили заботилась о них, и Корнелиус всегда помогал им. Почему он проявлял заботу о них, я не могла понять, тем более что это трудные дети, и я думаю, что даже Эмили с ее терпеливым характером была довольна, когда они выросли настолько, чтобы вернуться в Европу для завершения образования в английском пансионе. В течение первых двух лет после войны они проводили летние каникулы с нами в Бар-Харборе, но как только близнецы Эдред и Элфрида достигли восемнадцатилетия в январе 1948 года, они больше не ездили в Америку, и банковские чеки, которые Корнелиус так щедро послал им ко дню рождения, были возвращены ему.

— Я полагаю, они поняли, что я и так слишком долго терпел их общество, — сказал Корнелиус, но я понимала, что он обижен.

— Я думаю, это показывает, как они чудовищно неблагодарны, — я не могла удержаться, чтобы не сказать этого Эмили, на что она ответила только:

— Становиться взрослым не всегда легко, особенно если ты потерял родителей в раннем возрасте.

В противоположность английским Салливенам, все американские Салливены оставались преданы Корнелиусу и спешили показать ему свою привязанность и благодарность. В тот момент, когда я сидела на террасе с Кевином в Бар-Харборе, они играли в теннис с Эндрю на корте внизу. Эндрю в паре с Рози, старшей дочерью Эмили, а Скотт, который прибыл из Нью-Йорка на долгий уик-энд, играл в паре с Лори, ее младшей дочерью. Что касается остальных членов семьи: Себастьян, как обычно, ушел куда-то один, Эмили наносила визит в местное отделение Красного Креста, а Корнелиуса позвали к телефону, так что на террасе мы были с Кевином одни. Кевин остановился с друзьями в Норс-Ист-Харборе и приехал навестить нас на один день.

— Да, я чувствую себя прекрасно, Кевин. Меня вообще ничто не волнует…

Кевин был ирландцем по происхождению. У него были густые темные волосы, блестящие глаза и широкая обаятельная улыбка. Двенадцать лет назад он перестал появляться на вечеринках с бесчисленными красотками, и стало известно, что в его доме на Гринич-Виллидж с ним живет молодой актер. Жизнь с актером продолжалась не больше, чем флирт с хорошенькими девушками, но теперь весь Нью-Йорк узнал о вкусах Кевина Дейли, и бедный Корнелиус, который любил Кевина, но, естественно, не одобрял его гомосексуальных наклонностей, был сильно смущен этим инцидентом.

В последнее время мы редко встречались с Кевином в обществе, однако я всегда восхищалась его прекрасным домом и радовалась, когда раз в году нас приглашали на обед. Мне нравились пьесы, которые он писал, хотя, когда я потом читала обзоры, я спрашивала себя, понимала ли я в действительности, о чем эти пьесы. Кевин писал верлибром, но мне это не мешало, потому что актеры произносили строки как обычный разговор. Сюжеты были обычно печальными, но я обожала сентиментальные истории. Женщины в его пьесах обычно были очень хорошо изображены.