Кэтрин Харви - Звезды Страница 57

Филиппа осмотрелась. Среди разбросанных пластинок – Майлз Дефис и Телонос Монк, Вуди Гитри, «Печальные баллады» и еще одна – с записью длинной поэмы под названием: «Пробное описание обеда для содействия импичмента президенту Эйзенхауэру». Что касается книг, то они все были посвящены восточным философиям, дзенбуддизму и экзистенциализму. Она с удивлением обнаружила четыре экземпляра «Странника» Альберта Камю. На полу лежал журнал «Лайф», раскрытый на серии фотографий, изображающих расстрел советских секретных сотрудников венгерскими повстанцами. Одна картинка была вырвана – с изображением Мэрилин Монро в свадебном платье, угощающей свадебным тортом своего жениха – Артура Миллера.

Филиппа подошла к машинке и увидела, что в нее вставлен рулон плотной оберточной бумаги, страницы не отделялись одна от другой, просто поток сознания. Она посмотрела на последнюю запись: «В этом городе из папье-маше мы вынуждены смеяться над безбожниками, которые смеются над нашими поисками идеального одиночества нежизни, исключительности единичности в сочетании с вечным сущности нерожденного вечного цикла».

На полях была надпись: «В старый город из папье-маше пришел новый дух».

Неожиданно она увидела его, стоявшего в дверях.

– Значит, вы пришли, – сказал он мягко, закрывая за собой дверь. И предложил ей сигарету, которую курил. Сигарета не была похожа ни на «Честерфилд», ни на «Уинстон»; она узнала запах – так пахло в «Вудизе».

– Что это? – спросила она.

– Бяка, – ответил он, кладя сигарету в пепельницу. – Травка.

Она покачала головой.

– Я хотела поговорить с вами.

Он взглянул на нее.

– Так, говорите.

– Риз, вы несчастливы…

– Мы все несчастливы. Я думаю, что и вы тоже, – сказал он спокойно, подходя поближе. – Вас заставляет действовать кто-то или что-то. Но все равно, в конце концов, вам кто-нибудь причинит боль. Скорее всего, я.

Он протянул руку и дотронулся до ее щеки.

– Вам не надо было приходить сюда.

– Почему вы верите во все те мрачные вещи, о которых говорите? – спросила она. В его темных глазах она видела свое отражение, как будто смотрела в два глубоких колодца. Его рука коснулась ее уха, она почувствовала, как его пальцы скользят по нему, как бы обводя его.

– Откуда вы, Риз? Что сделало вас таким?

– Я ниоткуда. Я просто здесь, и все. Я придумал себя.

– Но в этом нет смысла.

Он улыбнулся.

– Мы живем в мире, где воскрешаются плотники, а вы говорите, что в моих словах нет смысла. – Его рука медленно и нежно спускалась к ее подбородку. – Мы существуем. Вот и все. После существования приходит сущность. Мы создаем себя, каждую секунду, каждую минуту. А потом мы прекращаем существование.

От его прикосновений она вся горела огнем. Ей было трудно дышать.

– Вы говорите так, как будто ни в чем нет смысла.

– Конечно. Жизнь бессмысленна. Мы бессмысленны.

– Однажды один человек сказал мне, что я ничего из себя не представляю, – призналась она, и в ее глазах заблестели слезы. – Настоятельница сказала мне, что из меня ничего не выйдет. Но она ошибалась. И вы, Риз, тоже ошибаетесь. У вас неправильное отношение к жизни.

Он покачал головой, его темные глаза были печальны.

– Реально лишь существование, – произнес он, а палец его медленно скользил по ее горлу все ниже и ниже. – Мы существуем какой-то период. Но зачем и как мы существуем? Это бессмысленно. Человечество – это случайность. У нас нет цели. Ни у вас, ни у меня нет цели ни вместе, ни по отдельности. Мы просто есть.

– Это все так мрачно.

– Нет, не мрачно, – произнес он со вздохом. Его палец медленно обводил ее губы. – Это так. Просто это так и есть. Мы рождаемся, дышим, потом умираем.

– И вы ни во что не верите?

– Вера – это только слово.

– Почему вы сдались, Риз? Что заставило вас отказаться от борьбы? Когда я была маленькой и другие дети смеялись надо мной, потому что я была толстая, я бежала к отцу. И вы знаете, что он говорил мне? Мой отец говорил мне, что победители борются за себя, а проигравшие смиряются и сдаются. Не будьте проигравшим, Риз. – Ее голос прервался. – Пожалуйста, не надо…

Он наклонился к ней и закрыл ее рот своим. Он привлекал ее к себе медленно, нежно, как будто давая ей возможность привыкнуть к его теплу, его рукам, гладящим ее волосы, плечи, спину. Он, не переставая, целовал ее, она чувствовала его язык, так нежно ласкающий ее рот, что ей хотелось плакать. Как мог он быть таким печальным и в то же время таким нежным? Она приникла к нему; Она хотела вобрать его в себя всего целиком и не отпускать, пока он не излечится.

Она почувствовала, как его рука скользнула к ней под блузку и расстегнула бюстгальтер. Когда он дотронулся до ее груди, у нее перехватило дыхание.

– Все хорошо, – прошептал он.

Он взял ее лицо в ладони и долго-долго смотрел на нее своей ласковой и печальной улыбкой, как будто прощался. Потом расстегнул ее блузку и поцеловал ее груди, соски.

Она хотела сказать какие-то подходящие слова, но не знала их; она хотела ласкать его, но не знала как. Он взял ее руку и направил ее вниз, и когда она дотронулась до него, он издал глубокий горловой звук.

– Риз, – прошептала она.

Он сказал:

– У нас впереди вся ночь. Первый раз должен быть самым лучшим, потому что первого раза никогда больше не будет.

Он отнес ее на матрас и медленно радел, непрерывно целуя и лаская, и она тоже стала отвечать на его ласки, целовать его страстно и нежно. Он учил ее, и она училась, но она поняла это намного позже.

Уже потом, после всего, он посмотрел на нее с улыбкой.

– Так, значит, в городе из папье-маше живет тигрица. Она провела ладонями по его обнаженным плечам. Ей было удивительно, что он такой мускулистый.

– Я люблю тебя, Риз.

Он поцеловал ее в кончик носа.

– У тебя свой мир, у меня – свой. Твои цели и мои цели никогда не соединятся. Ты никогда не поймешь… – Он замолчал. Он поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. Затем сказал: – Я никогда не пойму.

– Что произошло с тобой, Риз? – спросила она. – Что-нибудь случилось давным-давно?

– Давным-давно? Когда я был маленьким мальчиком, со мной произошло нечто ужасное. Это нельзя высказать словами. Но это должно было случиться. А может быть, и нет. Я не знаю.

– Позволь мне помочь тебе. Я хочу сделать так, чтобы тебе было лучше.

Уголки его глаз сощурились, как бы намекая на улыбку.

– Я хочу кое-что написать, – сказал он ласково, – а тебе надо поспать. Когда ты проснешься, я провожу тебя домой…

Он укрыл ее одеялом. Засыпая под стрекот его машинки, она думала: «Я излечу тебя своей любовью».

15