Наталья Миронова - Возраст Суламифи Страница 58

Отдохнув, он опять проник в нее, но, хотя на этот раз Лина отвечала ему яростно и энергично, торопя приближение судорог, финал опять наступил для Влада раньше, чем для нее. И уж теперь ему пришлось помочь ей руками, чтобы она смогла разрядиться.

Что он умел, так это внушить ей, будто случившееся, вернее, не случившееся – ее проблема. Это она не способна кончить вовремя. Лина поверила.

И все же она убедила себя, что счастлива. Они несколько недель встречались, опять сходили в театр на шикарно-гламурный спектакль, на этот раз «МонтеКристо» в Театре оперетты. Там пели на чудесные остроумные стихи Юлия Кима, и Лина осталась довольна. И в постели у нее стало получаться: она научилась не торопить, а задерживать наслаждение. Однажды они с Владом так увлеклись, что презерватив порвался. Опять испачкали шелковые простыни, но обоих это происшествие позабавило.

Правда, Лину немного смущало и озадачивало, что Влад, похоже, вечно свободен. В любое время суток. Когда он работает? Сказал, что у него отец депутат, а сам он предприниматель. Лина знала, что предприниматели вкалывают чуть ли не сутками, видела это не раз, а вот у Влада не было проблем с досугом. В отличие от него Лина очень много работала, нервничала, совестилась, что мало уделяет внимания Мите, а он уже скоро ходить начнет! Уже начинает! Нельзя бросать его на одну Галюсю, у нее же не десять рук. Как она за мальчиком приглядит, когда ей и убирать, и стирать, и готовить? Хорошо, что Нелька укатила на два месяца на гастроли, именуемые в просторечии чёсом, без нее можно убирать не так часто и готовить раз в три-четыре дня, да притом не по особому освенцимскому рецепту.

И Лидию Григорьевну она совсем забросила, а это уж вообще никуда не годится. Лина звонила ей каждый день, но заехать получилось всего пару раз. Первого июня, когда ей надо было забирать деньги, Влад подвез ее на Ордынку. Лина предложила ему подняться, подождать у соседки, у нее так интересно! И картина Моне есть, и драгоценный фарфор, и хрусталь – целая коллекция, как в музее! Но он отказался, сказал, что подождет в машине.

Вместо того, чтобы просидеть у Лидии Григорьевны целый вечер, как обычно, Лине пришлось подняться на минутку, снять показания со счетчика, забрать другие квитанции, извиниться и убежать.

– Ничего, Линочка, беги, веселись, – напутствовала ее Лидия Григорьевна. – Что тебе со старухой сидеть!

Лина чмокнула ее в щеку и помчалась вниз.

Она рассказала Владу, что здесь жила ее прабабушка, старая большевичка, и ее, Лину, к себе прописала, а теперь она эту квартиру сдает и соседке помогает. Умолчала только об особенностях своих жильцов. Это никого не касается.

– Нам давно уже обещают наружный лифт пустить, и все никак. А так дом хороший, двор зеленый, стены толстые, в общем…

Влад слушал, снисходительно кивая.

И вот настал торжественный день, когда Влад объявил, что хочет познакомить ее со своей семьей. Они живут за городом, будет семейный обед в воскресенье.

Лина разволновалась, побежала в знакомый и уже любимый магазинчик на Покровке, купила еще один выходной наряд. Уже не первый, она и на «Монте-Кристо» решила не ходить в том же, в чем была на «Летучей мыши», а тут такой ответственный момент… Стоял уже июль, и она купила платье темно-синего цвета, знойного, как испанская ночь, с абстрактным рыжевато-красным и белым рисунком. К платью полагался легкий белый жакет.

Она совершила ошибку. Купила платье, потому что ей понравилось платье, а надо было бы понравиться себе самой в этом платье. Платье ее убивало, она терялась в нем. Увы, Лина не умела примерять наряды и ничего не заметила. Впрочем, платье – это была не самая страшная ошибка.

Но Лина поняла это чуть позднее.

Влад заехал за ней и повез за город. В этот день он был настроен неожиданно торжественно и заметно волновался, чем никак не помог Лине.

– Понимаешь, – признался он ей по дороге, – мой дед – человек старорежимный. Зубр, мамонт, динозавр. Профсоюзный деятель, член ЦК партии…

Влад умолчал о том, что профсоюзный деятель по совместительству работал в КГБ.

– Слуга царю, отец солдатам, – пошутила Лина, чтобы сбросить напряжение.

– Он к этим вещам относится серьезно, – недовольно покосился на нее Влад. – Саранцевы – дворянский род, мы служили государству с незапамятных времен.

«Но ты-то не служишь», – хотела сказать Лина, но прикусила язык: уж больно он был мрачен.

– У меня прабабушка была старорежимная, – успокоила она Влада. – Старая большевичка. И тоже дворянского рода, правда, она им не кичилась.

Ой, кажется, зря она так сказала… Словно намекнула, что Влад кичится. К счастью, его мысли были заняты другим.

– Мой дед еще и ярый антизападник. В советское время статьи в «Правде» писал, почему наших фигуристов заставляют рок-н-ролл танцевать и по телевизору это показывают.

– Понятно.

И, как шпионка Мата Хари,К нам аэробика вползла, —

процитировала Лина.

Влад кивнул с важным видом, хотя даже не знал, что это стихи Евтушенко.

– Моя прабабушка была точно такая же, – с улыбкой добавила Лина. – Из-за французской булочной со мной воевала, из-за бразильской курицы… Может, она и с дедом твоим была знакома, она же в «Правде» работала.

Ее прабабушка была совсем не такая, в чем ей вскоре предстояло убедиться.

Лина по наивности думала, что они едут на дачу. Но оказалось, что это не дача, а целый дом, помпезный и безвкусный дворец с колоннами, увенчанными фронтоном в стиле сталинского ампира.

– Я думала, это музей, – пошутила Лина, когда они подъехали.

– У деда старомодный вкус, – ответил Влад. – Я тоже не в восторге, но что поделаешь? Старость нужно уважать.

– Да, конечно.

Лина напомнила себе, что сама живет в сталинской высотке. Правда, не по своему выбору, но кто она такая, чтоб осуждать?

Но ей и внутри не понравилось. Это точно был музей. «Музей-усадьба первого секретаря обкома», – сострила она уже мысленно. А больше всего ей не понравились обитатели музея-усадьбы. Отец Влада был человеком шумным, говорливым и, как ей показалось, неумным. Он и дома держался как депутат на трибуне, жестикулировал и болтал беспрерывно, словно стремясь заглушить какую-то внутреннюю пустоту.

Мать Влада помимо «здравствуйте-садитесь-угощайтесь» не проронила ни слова. Оба они – и отец, и мать – были хороши собой, но это была красота манекенов. Главным человеком в доме оказался дед. Его все слушались беспрекословно, никто не сел за стол, пока он не сел, никто не начал есть, пока он не начал. Для полноты патриархальной картины не хватало только молитвы в благодарность о хлебе насущном, но молитвы не было.