Судный день (ЛП) - Фостер Дилейни Страница 6

Она улыбнулась, и я почувствовал себя как дома, хотя это и не должно было быть так.

— Грей.

— Нам нужно найти свои места, — сказал ей Линкольн, потянувшись, чтобы положить руку на ее спину.

Все смотрели на нас с любопытством. Линкольн был чужим для этих людей. Я мог бы сказать, что он дальний кузен или давний друг. Это было бы легким прикрытием.

Но что-то зашевелилось внутри меня, побуждая меня потянуться вниз и схватить его за запястье, прежде чем он коснется ее.

Может быть, это был вызов, прозвучавший в его словах той ночью в моей библиотеке, который заставил меня вести себя вызывающе. Может быть, это было нежелание отвечать на ненужные вопросы о моем фиктивном браке на похоронах моего хорошего друга. Что бы это ни было, оно врезалось в меня.

— Она должна сидеть со мной.

— Ни черта она не должна.

Мой взгляд остановился на нем, острый как железо.

— Для всех этих людей она все еще моя жена. Если ты не хочешь превратить это в рассадник сплетен в таблоидах, когда это должно быть поминовением нашего друга, она сядет со мной.

Лирика слабо улыбнулась.

— Линк, все в порядке. Это всего лишь час.

Линкольн сжал кулак на спинке соседней скамьи.

Я подошел к нему вплотную, наклонившись так, чтобы только он мог слышать.

— Ты думаешь, я не знаю, каково это — смотреть, как другой мужчина входит, обхватив своими руками женщину, которую я люблю? Что это не колотит меня каждый раз, когда я вижу ее с ним, зная, что это должен быть я? — мое сердце колотилось. — Единственная разница в том, что, когда ты уйдешь отсюда, Лирика уйдет с тобой.

Его челюсть напряглась, но он кивнул.

— Если ты хоть пальцем к ней прикоснешься, я тебя убью на хрен.

Я усмехнулся про себя, положив руку ей на поясницу и ведя ее по проходу к третьему ряду. Линкольн может выполнить свое обещание. Он может действительно убить меня. Но это будет не сегодня.

Несколько человек обратили на нас внимание, когда мы проходили мимо. Большинство были поглощены своим горем, вытирая слезы платками.

— Как дела? — Лирика наклонилась и тихо спросила.

Я почувствовал присутствие Линкольна, который сидел прямо за нами.

Я уставился вперед, наблюдая, как Уинстон играет убитого горем отца, а Сэди — королеву, которая утешает его, медленно поглаживая рукой по спине. Я убедил себя, что это была роль, подобна той, которую сейчас играла Лирика. Только она не утешала меня нежными прикосновениями. Она просто утешала меня своим присутствием.

— Нам не нужно этого делать, — сказал я.

— Что делать?

— Вести себя как два друга, которые встречаются за выпивкой.

— Я думала, мы друзья, — в ее голосе послышались нотки раздражения.

— Тебе следует пересмотреть свое определение понятия друг.

Она хмыкнула.

— Приятно видеть, что ты не изменился.

Мой рот искривился от ее отношения.

— Ты тоже.

Она протянула руку, чтобы моя рука легла на скамью перед нами, и положила свою сверху.

— Линк рассказал мне, что случилось. О том, как ты побежал к Лиаму, обнял его, понес его. Что-то трагическое случилось с кем-то важным для тебя, и, нравится тебе это или нет, ты важен для меня. Так что, да. Думаю, я имею право спросить, все ли с тобой в порядке.

Некоторые эмоции лучше держать под охраной, заперев их там, где никто не сможет до них добраться, где их нельзя будет использовать как оружие. Сожаление было одной из них.

Был ли я в порядке?

Нет, блядь.

Из-за меня Лиам лежал в гробу с тремя дырками в груди. Я не должен был просить его узнать эти имена. Я должен был сделать это сам. Мой взгляд остановился на его бледной коже, неподвижном теле и глазах, закрытых в вечной дреме, и тошнотворное осознание скрутило мое нутро. Это должен был быть я.

— У меня не было возможности поблагодарить тебя за то, что ты нашел моего отца и дал ему знать… — она пожала плечам. — …знаешь, что я жива, — последние два слова она произнесла шепотом, как будто кто-то мог услышать.

— Я сделал это не ради благодарности.

Она усмехнулась.

— Тем больше причин благодарить тебя.

Иногда я задавался вопросом, что она видит, когда смотрит на меня, какую жизнь она прожила, чтобы открыто приветствовать моих демонов и называть их своими друзьями. Я бы сказал, что Братство сделало это с ней, но Лирика была не чужда тьме задолго до того, как Обсидиан завладел ею. То, как свободно и безоговорочно она любила такого человека, как Линкольн, было тому подтверждением. Если ее любовь принесла прощение его грехам, то, возможно, у меня еще есть надежда.

Служба была традиционной. Никаких восхвалений, много молитв и хор, исполняющий двадцать третий псалом. После службы я проводил Лирику в заднюю часть собора, чтобы она могла спокойно уйти с Линкольном, не будучи замеченной.

Она смотрела на меня, и в ее глазах бушевала буря тысячи невысказанных слов. Затем, наконец, она сказала: — Береги себя.

Я улыбнулся, забавляясь, всегда забавляясь тем, что может вырваться из ее уст.

— Ты беспокоишься обо мне?

Я знал, что Линкольн и Лирика делали для девушек, которых мы освободили из того коттеджа. Я знал, что происходит с душой из-за этого. Я надеялся, что Лирика переживет это.

С другой стороны, за четыре года она пережила меня.

Лирика пожала плечами.

— Кто-то должен это сделать, — ее глаза сверкнули. — Кроме миссис Мактавиш, — затем она взяла Линкольна за руку. Он перекинул другую руку через ее плечо и притянул ее к себе — утверждающе. Я открыл дверь машины, и она нырнула внутрь. Линкольн сел рядом с ней, его челюсть была крепко сжата.

— Прощай, милая Лирика, — я закрыл дверь и смотрел, как машина уезжает.

Может быть, я увижу ее снова.

А может, и нет.

По крайней мере, на этот раз у меня была возможность попрощаться.

Суровая правда об этом врезалась в меня, ударив в грудь, чего я не ожидал.

Линкольн, возможно, не заслуживал ее, но кто мог сказать, что после всего, что я сделал, я заслуживал Сэди. Он любил ее настолько, что угрожал мне. Это должно было что-то значить.

Вернувшись в собор, я наблюдал, как Сэди отделилась от толпы и скрылась в ризнице.

Я последовал за ней в комнату, которая была не более чем прославленным хранилищем для религиозных сосудов. Стены были темно-зеленого цвета с деревянной обшивкой. Деревянный пол был покрыт богатыми шерстяными коврами. Полки были заполнены книгами, а на металлических прутьях на бархатных вешалках висели изысканные одеяния. Внутри было темно, если не считать мягкого света единственной латунной лампы.

Сэди стояла ко мне спиной. Ее руки лежали на большом деревянном столе, а голова была опущена вниз. На ней было полностью черное платье, которое ласкало ее изгибы, останавливаясь выше колен. Длинные рукава обтягивали ее стройные руки, а черные колготки скрывали кремовую кожу ее ног, кожу, которую я когда-то ласкал своими руками, своим ртом. Она стянула с головы черную шляпу и с тяжелым вздохом шлепнула ее на стол. Я хотел взять ее боль и проглотить ее, чтобы она больше никогда не была ей в тягость.

Она обернулась на звук захлопнувшейся двери. Боже, она была замечательной. Величественной. Ангел, окутанный тьмой, в этой комнате, наполненной священными книгами, вином и одеяниями — вещами, предназначенными для очищения. Потребовалось бы десять таких комнат, чтобы очистить мою душу.

Я подошел к ней, достаточно близко, чтобы вдохнуть ее, почувствовать, как ток ее близости прокатывается по моей коже.

— Ты в порядке?

Она осторожно покачала головой и сглотнула.

— Он был членом семьи.

Я чувствовал это больше, чем она знала.

А может, она и знала, потому что смотрела на меня, разбитого, растрепанного и такого чертовски сильного, что мне уже было наплевать на последствия. Пусть король войдет. Пусть войдет священник.

Я шагнул ближе, уперся руками в стол по обе стороны от ее бедер, прижимаясь к ней всем телом. Она была мягкой и податливой. Уступчивой. Моя голова опустилась вниз, и мои губы зависли в сантиметрах над ее кожей. Ее голова откинулась назад, обнажив длинный столб горла. Годами я наблюдал за ней. Мы стояли близко, но никогда не касались друг друга. Я вдыхал ее, но никогда не пробовал ее на вкус. Я наблюдал. И ждал. Годы потребности свернулись глубоко в моей груди. Я провел целую жизнь, проводя ночи в сжимании своего члена, представляя себе этот самый момент. Теперь она была здесь, и я чувствовал, что достаточно одного прикосновения, и все это гребаное место сгорит вокруг нас.