Судный день (ЛП) - Фостер Дилейни Страница 7

Сделай это.

Просто. Блядь. Наконец-то. Прикоснись к ней.

Мои губы коснулись дуги ее горла.

— Грей… — ее глаза затрепетали, когда я переместил руку на впадину ее спины и сильнее прижал ее к себе. Затем, в одно мгновение, как будто она вспомнила, где мы находимся и кто мы такие, ее глаза широко распахнулись. — Тебе не следует быть здесь. Кто-то может тебя увидеть, — она прижала руки к моей груди, останавливая меня, но не отталкивая.

Я выпрямился, затем облизал губы.

— Моя милая Сэди. Всегда такая правильная, — я провел костяшкой пальца по ее щеке. Одним пальцем я приподнял ее подбородок. — Скоро все это закончится, и ты вернешься туда, где твое место. Ко мне.

Дверь распахнулась, и вошел священник, стряхивая с плеч облачение. Он остановился, как только заметил, что он не один. Его широко раскрытые глаза метались между мной и Сэди, словно он пытался решить, остаться или вернуться туда, откуда пришел.

Я принял решение за него.

— Прекрасная служба, отец, — сказал я, похлопав его по плечу. Я посмотрел через плечо на Сэди, которая поправляла свою шляпу на голове. — Скоро увидимся, милая

ГЛАВА 5 Сэди

Дыши, Сэди. Просто. Дыши.

Грей Ван Дорен всегда так делал. Его глубокие голубые глаза проникали в мои мысли, снимая слои защиты, которые я возводила вокруг себя. Он казался таким спокойным и контролирующим, но под его взглядом скрывалась животная сила, жаждущая выхода на свободу. Она всегда была там с тех пор, как мы были молоды. Даже тогда Грей был пугающим. Теперь он был силой. Мне было интересно, каково это — использовать эту силу, оседлать ее, владеть ею. Я знала, что это неправильно. Он не был моим, больше нет. И я больше не была его. И уже давно не была.

Прошло двенадцать лет с той ночи на дереве, с той ночи, когда все изменилось. Но иногда, когда он был достаточно близко, его знакомый запах обволакивал меня и возвращал в то место. Изначально именно туда я отправлялась, когда в дом проникала тьма. Я находила его лицо, вспоминала его прикосновения и оставалась там. Затем, как и время, эти воспоминания ускользнули.

Я ждала, что он вернется за мной, надеялась, что он вернется, молилась об этом.

В конце концов, он вернулся.

Но это было не для меня.

Я обхватила себя руками — от стыда или для защиты, я не была уверена. Я просто знала, что мне вдруг стало холодно.

Прошло несколько секунд молчания, затем я прочистил горло, чтобы заговорить.

— Прости меня, отец. Мне просто нужна была минутка, — я натянула вуаль на лицо.

Отец Доэрти держал руку на шее, как будто ему нужно было обдумать то, во что он чуть не влез. Я не винила его. Я и сама все еще переваривала это. Затем он опустил руку и двинулся через всю комнату, остановившись в нескольких футах передо мной. Его глаза были добрыми и приветливыми, такими, которые предлагают прощение падшим душам.

Мои губы разошлись. Затем они сомкнулись, когда я смахнула слезы.

— Все в порядке, дитя. Отдай это Богу. Он вытаскивает нас из глубоких вод.

Я провела руками по передней части платья.

— Когда мне было двадцать лет, я бросилась в эти воды, и Бог оставил меня тонуть, — я встретилась с его глазами. — Поэтому я научила себя плавать, — и затем я вышла из комнаты.

Как только я вернулась в Святилище, меня остановила сильная рука, схватившая меня за локоть.

— Где ты была? — спросил Уинстон, его глаза сузились. Его голос был глубоким и ровным.

— Разговаривала с отцом Доэрти, — я прижала руку к груди. Играй в игру, Сэди. — Я не хотела терять самообладание перед всеми этими людьми и смущать тебя.

Он изучал мое лицо в поисках признаков лжи. Хорошо, что у меня были годы практики. Я хорошо носила маску.

— Процессия ждет.

Прогулка от собора до места погребения была тихой. Король не произнес ни слова, пока мы стояли у готического каменного мавзолея и смотрели, как опускают гроб Лиама в королевский склеп. Поездка домой была еще более спокойной. Уинстон был человеком, который любил говорить ради того, чтобы просто услышать свой собственный голос. Его молчание говорило о многом.

Во дворце было холодно. Персонал продолжал заниматься своими повседневными делами, выполняя роботизированные действия. Но груз горя висел на каждом движении. Лиам был свободным духом. Его улыбка была заразительна. В его отсутствие эти белые стены могли бы быть выкрашены в черный цвет.

Я отправила всех домой до конца дня, а затем нашла мужа в его кабинете, погруженного в звуки Симфонии № 3 Горецкого. Грустные струнные и величественные басы обволакивали женский голос, рассказывающий душераздирающую историю на непонятном мне языке. Мягко. Но громко. Экзистенциальная. И меланхоличная. Я медленно толкнула дверь и шагнула внутрь. Уинстон сидел в большом кожаном кресле, откинув на спинку пиджак от костюма. Его длинные ноги были вытянуты перед ним.

Первые несколько пуговиц его рубашки были расстегнуты, и одна половина рубашки была расстегнута. В одной руке он держал стакан с виски, свесив его с широкой ручки кресла, и смотрел в пустоту. Это было бы трагично, если бы он не сделал это сам с собой.

Уинстону было сорок семь лет, на пятнадцать лет старше меня, но он не выглядел ни на день старше сорока. Он был высоким и худым, с темными волосами и карими глазами. Его черты лица были резкими, скульптурная линия челюсти, гладко выбритый подбородок, сильный нос и полные губы. Это был фасад. Внешняя красота скрывала зло внутри.

Я опустилась перед ним на колени, затем подняла глаза от его ног.

— Я принесла тебе кое-что, — я щелкнула пальцами, и вошла одна из горничных, которых я только что наняла. — Я подумала, что это поможет облегчить боль, — я провела рукой по внутренней стороне его бедра. — Или, по крайней мере, заставит тебя забыть.

Уинстону нравились молодые. Я переступила этот порог, когда мне исполнилось двадцать шесть, поэтому последние пять с половиной лет я находила другие способы утолить его голод. Иногда он хотел, чтобы его оставили наедине с ними. Иногда он просил меня принести больше одной. Иногда он хотел сидеть в своем кресле и смотреть на меня… с ней — кем бы она ни была в тот момент. Но всегда он предпочитал их молодыми. Он говорил, что они напоминают ему меня, когда мы только поженились.

Сегодня вечером он смотрел на меня красными глазами. Он стряхнул мою руку со своего бедра, а затем швырнул стакан через всю комнату. Он ударился о стену, затем разлетелся по полу, оставив жидкие следы на обоях с медальонами и ковре кремового цвета.

— И это твое решение? — он вскочил на ноги, сбив меня с ног, пронесся мимо меня, указывая на открытую дверь. — Убирайся!

Я подняла себя с того места, где он сбил меня на пол. Девушка выскочила из комнаты. Мои глаза встретились с глазами Уинстона, когда я прошла мимо него, а затем направилась в свою комнату.

Мое сердце было тяжелым от стыда и сожаления.

Это и есть твое решение?

А почему бы и нет? Это было единственное решение, которое я знала в течение многих лет.

Мой отец был членом парламента. Моя мать была леди. С самого рождения моя жизнь была тщательно расписана по определенным правилам. Я нарушила эти правила, когда была с Греем. Дорогие шелка и кружева превратились в спутанные кучи ткани на полу. Изысканная речь превращалась в стоны и грязные слова. Он заставлял меня чувствовать себя живой.

Потом он исчез, и они заставили меня хотеть умереть.

Только после первой попытки побега я узнала, что Грея отправили в тюрьму. Он получил легкий выход. Меня же отправили в ад.

После второй попытки побега меня заперли в коттедже где-то на территории дворца, привязали к кровати, били, мочились, эякулировали — мое тело деградировало, а разум был сломлен.

— Веди себя как королева, и я дам тебе ключи от королевства. Веди себя как ребенок, и ты будешь наказана как ребенок. — Уинстон взял мой подбородок между пальцами и сжал, выплевывая свои слова мне в лицо. — Попробуй еще раз уйти от меня, и я убью его, пока ты будешь смотреть.