Мэри Стюарт - Гром справа Страница 6

Тут к своему ужасу она увидела, что, хотя ребенок продолжает нервно сглатывать и не убирает руки ото рта, в круглых голубых глазах показались слезы глубокой печали. Дженнифер шагнула вперед, сирота отскочила назад, повернулась и понеслась по коридору как могла быстрее. Ее шаги прошумели вниз по лестнице, по коридору, через холл внизу и затихли. Брошенная в пустом коридоре, Дженнифер какое-то время смотрела девочке вслед с удивлением, переходящим в неловкость и растерянность, потом мысленно пожала плечами и огляделась.

Все двери справа закрыты. Святые слева непробудно молчат. Но в дальнем конце коридора обнаружилась еще одна дверь, так разукрашенная коваными украшениями, что за ней, очевидно, находится кто-то важный. Судя по всему, это и есть комната матери-настоятельницы. Дженнифер на секунду задумалась, теперь ее угнетала еще и тишина. Все невозможнее казался самый простой поступок — подойти к двери и постучать. Она чувствовала себя выпавшей из мира и вспомнила, что за все время сирота не сказала ни слова. Может быть это такой монастырь, в котором вообще запрещают разговаривать? Кажется, это называется трапписты. Или трапписты* всегда мужчины? А им разрешают организовывать приюты?

Трапписты — это представители строгого течения цистерцианцев, или бернардинцев, католического монашеского ордена, основанного в 1908 году. Название происходит от аббатства La Trappe в Нормандии. — Прим. пер.

И тут Дженнифер почувствовала, что за ней молчаливо наблюдают. Сзади.

Она обернулась, посмотрела через плечо и встретилась с ярким коричневым взглядом святого Антония, который улыбался из ниши с иммортелями и гнездом потухших свечей. Святой Антоний находит пропавших… Ничего в этой застывшей глиняной улыбке не могло заставить мурашки бежать по коже. Дженнифер повернулась дальше и встретила взгляд еще одной неподвижной черной статуи, стоящей в открытой двери. Но дверь была закрыта, когда Дженнифер только что проходила мимо. И глаза у статуи живые.

Тишина и странность обстановки так основательно обработали Дженнифер, что полминуты она не осознавала, что это наконец появился обитатель монастыря, который может ответить на вопросы. Вместо того, чтобы заговорить, при неожиданном появлении монахини в черной рясе, она испытала почти шок. Болезненно напряглись мускулы живота и кровь отлила от сердца, она лишилась способности рассуждать и действовать. В залитом солнцем коридоре монастыря ведь вполне естественно встретить монахиню, по форме одетую? Но Дженнифер уставилась на нее, как на сверхъестественное существо, вышедшее из средневековых инквизиторских расследований.

Фигура заговорила и двинулась вперед, немедленно потеряв призрачную анонимность, и превратилась в высокую женщину со спокойным властным голосом. «Buenos dias, senorita. Мать-настоятельница сейчас занята, но, может быть, вы обсудите ваше дело со мной? Проходите, пожалуйста».

Комната, в которую вошла Дженнифер, носила такой же отпечаток бедности, как и все в монастыре. Маленькое квадратное помещение. Плоская кровать, простой стул, стол с ящиками и алтарь. Пол из отмытых до белизны досок никогда не полировался. Простой, не резной алтарь был, судя по всему, намеренно поставлен так, чтобы взгляд молящегося не задевал солнечной долины и гор, упирался в грубое распятие, вырезанное с определенным намерением окончательно доказать, что крест — орудие пытки. Запах святости, подумала Дженнифер, входя в стерильную комнату, здесь слишком очевидно дерюжный. Если это — правило, руководящее сестрами Богоматери Ураганов, тем более очевидно, что это не место для Джиллиан.

Хозяйка комнаты мягко закрыла дверь и повернулась.

В спокойном ровном свете из маленького окна исчезли тени, а внешность монахини оказалась не менее испанской, чем предполагала ее первая фраза. Миллион раз, хотя и Бог его знает где, Дженнифер видела такие высокоинтеллектуальные черты. Лица, в которых ясно прослеживается идеальная структура черепа. Скорее всего, они гордо смотрели со старых полотен, окруженные бриллиантами. Длинноватый нос, ноздри аркой, четкие углы щек и челюсти, тонкая линия когда-то страстного рта — воспитание и надменность старой Испании, смирение, порожденное намеренным голоданием. Только большие темные глаза продолжали говорить о когда-то горевшем огне, выглядывали из-под когда-то прямых ресниц, прикрытые теперь морщинистыми веками, что, впрочем, делало взгляд мудрее. Когда-то блеск глаз был глубоким, теперь они потускнели и не выражали ничего, как обсидиановый взор сфинкса.

Монахиня не отошла от двери, стояла, традиционно спрятав руки в длинных рукавах рясы. Черная одежда не оттенялась нежно-белым даже около лица. Поверх тяжелого платья до пола на монахине было надето что-то вроде туники до уровня бедер, на талии подпоясанной веревкой с узлами. Средневековый туалет, заставлявший вспомнить об испанских картинах семнадцатого века, включал в себя капюшон, полностью скрывающий волосы, плотно завязанный под подбородком и обрамляющий лицо. Поверх была наброшена легкая вуаль, опускающаяся ниже плеч. Единственное нарушение мрачной черноты — маленький крест на груди и четки у талии.

Легким наклоном головы она указала Дженнифер на одинокий стул. Сама осталась стоять у двери.

Дженнифер села. Как ни странно, нелогичное ощущение дискомфорта прогнать не удавалось. Сойдясь лицом к лицу с одной из обитательниц монастыря, тихой женщиной в традиционном средневековом одеянии в простой комнате, ей, очевидно, следовало отбросить иррациональные и абсурдные нелепые страхи. С какой стати внешность монахини должна не смягчать, а усиливать ощущение неудобства?

Рука испанки высунулась из рукава и прикоснулась к кресту на груди, и Дженнифер окончательно потеряла ощущение реальности происходящего. На одном из белых длинных пальцев сияло крупное кольцо, аметист, очень женственный на фоне черной одежды. И когда глаза шокированной Дженнифер последовали за кольцом, обнаружилось, что ряса сделана из дорогого тяжелого шелка, и вуаль тоже, плотная, как батист.

Длинные пальцы играли с крестом. Мерцал драгоценный камень, мужественно блестел рубин рядом с нежным, аметистом… Эффект необыкновенного богатства на фоне общей бедности крайне неприятен.

«Чем я могу вам помочь?» — зазвучал холодный четкий голос.

Дженнифер постаралась отбросить первое и, очевидно, порожденное нервным возбуждением, впечатление и безотлагательно изложить цели своего визита. «Моя фамилия Сильвер. Я кузина мадам Ламартин, которая, насколько мне известно, сейчас находится здесь…» Она остановилась, сама не поняв почему. Неподвижные черные глаза не поменяли выражения, но рубин на груди женщины сверкнул и опять померк. Монахиня промолчала.