Кэтрин Куксон - Год девственников Страница 6

– Вот это да! И правда, словно эликсир на языке. Но все же, думаю, я останусь верен моему виски, потому что я не хотел бы пристраститься к такого рода напитку. А то еще опустошу весь твой ящик. – Он откинулся на спинку стула. – Как тут приятно. Ты знаешь, это замечательный дом. Я помню, как впервые вошел в него, когда только приехал в Феллбурн. Блэкбурны были твердолобыми католиками, если позволительно так выразиться, а потому не позволяли себе и притронуться к бутылке. Чашка чая, чашка кофе, какая-то жидкая пища – вот и все, что вам могли предложить. Конечно, временами у них было очень туго с деньгами. Ты же знаешь, как дорого стоит поддерживать весь этот антураж, особенно когда еще и увлекаешься лошадьми.

– Да уж, святой отец, можете и не рассказывать. Тут и без лошадей хватает забот.

– Да, это правда. – Священник похлопал Дэниела по плечу. – Вот я тебе и говорю… Ну так все же, как жизнь? Твоя жизнь.

– Хуже некуда, святой отец.

– Так плохо? Что же ты? Доверься мне.

– Ну вы же не захотите принимать исповедь здесь, да еще ночью, а уж тем более после встречи со стариком Томми. Да вы уже и наслушались за день столько…

– Я всегда открыт для исповедующихся. Но сейчас не об исповеди речь. Просто расскажи, что мучает тебя, кроме всего того, что я знаю. Кстати, ты ведь не был на исповеди уже несколько недель?

Дэниел сидел в обычной для него во время трудного разговора позе: согнувшись, локти поставив на колени, сомкнув ладони. Он уставился на огонь и тихо произнес:

– Я связался с женщиной.

– Боже вездесущий! Нашел, чем удивить. Дэниел повернулся к священнику:

– Это не то, что вы подумали.

– А что еще я мог подумать?

– Есть же и хорошие женщины, святой отец.

– Дэниел, неужели ты собираешься учить жизни шестидесятичетырехлетнего старика священника? Ты, как и многие подобные тебе, забыл, что мы тоже люди, что некоторые из нас не всегда были священниками. Вот я, например, до двадцати пяти лет ни о чем таком и не думал.

– И как же вы решились на это, – Дэниел слегка улыбнулся, – зная уже так много?

– Потому что Он, – отец Рэмшоу закатил глаза, подняв их к потолку, – не оставил меня одного. Я уже совсем было собрался жениться в двадцать лет, но вот тут-то Он и вставил мне палки в колеса. Отец моей девчонки тогда обещал вытряхнуть из меня мозги, а ее братец – вырвать мне ноги, если я убегу. Но я убежал. И с тех пор мне приходится убегать от себя постоянно. Ну, в последние годы, может быть, не так часто. Еще не так давно я боялся исповедоваться перед епископом, исходя из того, что согрешить в мыслях – то же самое, что согрешить в действительности. Ну, да это – дела прошлые. Нам надо думать о сегодняшнем дне.

Дэниел откинулся на спинку стула. Давясь от смеха, он вымолвил:

– Святой отец, я не верю ни единому вашему слову.

– Вот незадача-то, никто ведь не верит. Думают, что я все время шучу, но ты же знаешь поговорку: „В каждой шутке есть доля истины". И во всех моих рассказах есть зерно правды. И то, что я тебе сейчас говорю, – сущая истина. Ну так что же, кто эта порядочная женщина, о которой ты беспокоишься? Я знаю ее?

Прошло несколько секунд. Затем Дэниел сказал:

– Это Мэгги.

– Только не Мэгги!

– Вот так вот, отец. Теперь вы понимаете, в чем дело.

– Это и должно было произойти.

– Что вы имеете в виду? – Дэниел развернулся на стуле, взглянул на священника.

– А вот что. Она жила здесь, в этом доме, все эти годы. Почему, ты думаешь, она здесь застряла? Плохо, когда мужчине приходится мириться с женщиной, но гораздо хуже, когда одна женщина вынуждена терпеть другую, да еще такую, как Уинифред. Сам Господь не требует такой преданности. И привязанность такого рода – это что-то вроде болезни. Между нами говоря, мать Аннетты из той же серии. Что касается ее отца, то у него религиозная мания. А ведь все должно быть в меру. И ты знаешь, Дэниел, у нас, католиков, много грехов. Видит Бог, очень много. И самый главный грех, я всегда был убежден в этом: считать, что мы – единственные, избранные Всемогущим. Если бы только выбросить эту уверенность из наших голов, у нас была бы безупречная религия. Хотя, попробуй я высказать такое мнение, меня сразу бы отлучили от церкви. Но, с другой стороны, нет более терпимой и снисходительной религии. Где еще вам позволят напиться в пятницу вечером после зарплаты, избить жену, явиться на исповедь в субботу, причаститься в воскресенье утром, а затем отправиться в клуб продолжать пьянствовать? Говорю тебе, мы самые терпимые божьи твари, и мы не ударяемся в крайности.

– Очень жаль, отец, что вы не смогли внушить эту точку зрения Уинни сколько-то лет тому назад.

– Сын мой! Я пробовал. Я и сейчас продолжаю, пытаюсь убедить ее и подобных ей. Но разве они что-нибудь воспринимают? Ничего. Они, скорее, послушают отца Коди, который все время талдычит об адовом огне. И поверь мне, Дэниел, женщины – это еще не самое худшее. Ну почему они послали этого молодого человека – отца Коди – ко мне в приход? В Феллбурне что-то не то, так говорят в верхах. Люди забыли, что здесь был ад. По крайней мере, этот старый дурак отец Рэмшоу забыл. Люди должны жить – как по раскаленным углям босиком ходить, а этот дурак предлагает им что-то вроде приятной комнаты ожиданий, где пациенты могут думать, размышлять над прошедшей жизнью, сожалеть о проступках, грехах. Самое худшее, как я всегда втолковывал со своей кафедры, – это быть недобрыми друг к другу… Но вернемся к Мэгги. Как это произошло, после стольких-то лет?

Дэниел подался вперед и тихо заговорил:

– Это все совершилось просто, как по задуманному. У нее был свободный день. Я подвез ее в город. Странно, но это был первый раз, когда Мэгги оказалась в машине со мной, со мной наедине. Раньше, когда она, бывало, забирала Стивена в свои выходные, я подбрасывал их к ее кузине. И в тот день она направлялась туда же и пригласила меня зайти вместе с ней. Мэгги прожила у нас двадцать лет, но вне нашего дома она казалась совсем другой… Я смотрел на Мэгги и понял свои чувства, скрывавшиеся во мне долгие годы: я не только хотел ее, я ее любил. И, видимо, как вы сказали, она испытывала то же самое ко мне, хотя и хорошо прятала свое отношение. Что же мне делать, святой отец?

– Что тебе делать? Если я скажу: „Выбрось ее из своей головы", – ты ответишь, что не можешь. Ведь вы живете в одном доме! Ну а если твоя жена что-нибудь заподозрит, тебе придется тяжко, надо будет расхлебывать все это. Разве не так?

– Я хочу оставить Уинни, святой отец. Дон женится и вырвется из ее когтей, и я тоже хочу уйти. Мы с Мэгги заберем Стивена с собой. Я все это обдумал, и притом серьезно.

– Ты не сможешь этого сделать, дружище. Она тебя никогда не отпустит. Ты же знаешь, что случилось последний раз, да и до того. И она опять это повторит, чтобы придавить твою совесть до конца твоей жизни. Потому что, как только она потеряет Дона, ей уже незачем будет жить. Я даже не знаю, как она допустила, что его свадьба уже так близка.