Правила обманутой жены - Евгения Халь Страница 60

Платон вернулся в свой кабинет, сел за стол, взял телефон и позвонил Мамикону.

— Когда ты возвращаешься в Москву, Мамик?

— Не знаю. Скорее всего, завтра утром.

Платон сжал зубы. Если утром, значит, обед плавно перетечет в ужин. И то, что там ребёнок, Мамикона не остановит. Конечно, при Сергее Мамикон себе ничего не позволит. Платон точно знал, что, несмотря на свободолюбивую натуру и полное пренебрежение законами, один из этих самых законов Мамикон соблюдал свято: моральный кодекс кавказца. А для кавказца неслыханной дерзостью считается приставать к женщине при ее ребенке. Но ребёнка легко обмануть. Отвлечь, отправить куда-то, хотя бы спать. Так как Сергей, наверняка, устанет от прогулки, и его потянет в сон. И тогда… Платон взял со стола карандаш и сломал на три части.

— Ты должен вернуться сегодня, Мамик. Прямо сейчас.

— Вай, что за спешка? Слушай…

— Сейчас, Мамикон. Через неделю торги в Венеции. Ты же понимаешь, что именно там я буду отстирывать твои бабки. Или тебе это уже не так важно?

— Что ты! Еще как важно, дорогой!

— Тогда определись: или бизнес, или удовольствия. У меня каждая минута на счету. Нужно закончить кое-что архиважное. Приедешь — покажу.

— Ладно-ладно, уговорил. Вечером буду.

— Приезжай ко мне домой, — Платон, не прощаясь, оборвал разговор.

Платон едва дожил до вечера. Пытался заниматься делами, но ничего не получалось. В такой ситуации работать бесполезно. Вреда больше, чем пользы. Он приехал домой, взял любимую джезву, чтобы сварить кофе. Вспомнил, как Надя спорила с ним, и улыбнулся. Открыл ящик, взял оттуда ложку, которую она держала в руках, и зажал в ладонях. Предметы очень сильно впитывают личную энергетику. Те, кто это понимают, платят миллионы за возможность подержать в руках пустяк, мелочь, которая принадлежала их кумиру. А те, кто не знают этого, крутят пальцем у виска, считая коллекционеров просто психами. Им, обывателям, неведомо, что в этом чёртовом мире осталось очень мало магии. Поэтому так важно хранить ее крохи. Хранить и передавать друг другу, сколько бы это ни стоило.

Платон сварил кофе, вышел в гостиную, сел в кресло и приготовился ждать.

Мамикон приехал вечером, как и обещал. Естественно, в сопровождении «племянников», которых немедленно сплавил:

— Пойдите, дети, в снежки поиграйте возле дома. Слепите бабу снежную. Снежную — я сказал, а не голую. Ван-гог-джан, у тебя морковка есть? Детям для снеговика.

— У меня для тебя есть морковка. Пойдем со мной, — Платон повел его в мастерскую.

— Звучит как-то нехорошо, вай! Я боюс! — Мамикон округлил глаза.

Платон молча сорвал ткань с холста, прикрывавшего картину. Мамикон замер, открыв рот.

15 глава. Позднее прозрение

— Это же… это… — шепотом произнёс Мамикон.

— Она самая, — кивнул Платон.

— Но только…

— Да, в другой цветовой гамме, — согласился Платон.

— Но как ты это всё… не понимаю. Слушай, дорогой, ну ты гений! Правда!

— Гений, говоришь? — задумчиво протянул Платон. — Нет здесь ничего гениального. Обычный профессионализм. А еще желание выполнять обещания. Жаль, что у тебя, Мамик, этого желания нет.

— Обижаешь ты меня, дорогой! Сильно обижаешь, — покачал головой Мамикон.

— Я ведь тебя просил: оставь Надю в покое. Она для дела мне нужна. А ты ее отвлекаешь. И меня отвлекаешь, — раздраженно заявил Платон.

Мамикон сел в кресло, положил ногу на ногу, облокотился на спинку и хлопнул себя по коленям.

— За мальчика меня держишь? А, Платон-джан? Или за дурачка? Решил таким путем у меня девочку забрать? Дела-шмела. Она здесь при чем к нашим делам?

— А при том, что работа еще не окончена. И мне нужна спокойная Надя, чтобы эту работу завершить. А ты и ее нервируешь, и меня. Под ногами крутишься. Нехорошо, Мамикон-джан. Совсем нехорошо, — Платон взял стул, сел напротив Мамикона и оперся руками о колени. — Скажи мне, Мамик, зачем она тебе?

Мамикон открыл рот, чтобы ответить. Но Платон поднял руку, призывая его к молчанию.

— Хочешь я тебе расскажу зачем?

— А ну-ка, послушаю, — улыбнулся Мамикон.

— Давно хотел тебе это сказать. Да все недосуг было. И обижать не хотел. А теперь скажу. Тебе нужно все, что есть у меня, да? Ты и к Адель подкатывал. А теперь к Наде. Я знаю твой самый большой секрет, Мамик. Ты умеешь делать деньги. Ты нюхом их чуешь, как собака. А вот женщин ты никогда не умел выбирать. Поэтому бегаешь за чужими.

— Осторожнее на поворотах, Платон, — Мамикон встал. — Тебя заносит, как на сочинском серпантине.

— Ты и бизнесы так же покупаешь: по дешевке, когда у кого-то проблемы, — продолжил Платон, не обращая ни малейшего внимания на то, как побледнел Мамикон.

Как он сжал кулаки и отошел к окну, пытаясь справиться с гневом.

— Вкладываешься, якобы помогаешь человечку, а потом качаешь с него в три раза больше, чем нужно. И что примечательно: реально считаешь себя спасителем.

— А без меня ты бы смог галерею открыть? — поинтересовался Мамикон. — Если мне не изменяет память, ты с папой в больших терках. И семейное наследство тебе не досталось.

— Нет, не смог бы. Но я тебе ее уже раз десять отработал, если не больше. Надю ты не получишь. Заруби это себе на носу. Будешь путаться под ногами — сам отстирывай свои бабки.

— Ты слишком много о себе думаешь, мальчик. Давай-ка сбавим обороты, — Мамикон подошел к Платону и похлопал его по плечу. — Ладно, если у нас мужской разговор, то и я открою карты. Да, она мне нравится. Каюсь, не разглядел я ее. Привык к ярким птицам. Поэтому не заметил серую белку. Она мне напомнила одну женщину, — Мамикон сел в кресло, облокотился и закрыл лицо руками. — Ох, давно это было. А как вчера, слушай, — он отнял руки от лица и горько усмехнулся. — Представь: 90-е, самый конец или начало нулевых. Точно не помню. Мне лет восемнадцать было. Дурной совсем был. Но уже тогда хваткий. Уже на «Мерсе» рассекал. Меня отец в бизнес взял, когда мне пятнадцать было. Бабок полные карманы, деловой такой. Занесло меня по бизнесу в какой-то Мухосранк. А там нищета, разруха! — он схватился за голову. — Ты себе не представляешь. И СССР, как живой, и лихие 90-е в самом разгаре. Познакомился с девушкой. Вокруг кипеш, все чего-то урвать хотят. Девки одна другой голеее, на мужиков за бабки вешаются. А