Эм + Эш. Книга 1 - Елена Алексеевна Шолохова Страница 63

другую сторону, как в зеркальном отражении. Провела в свою комнату — давно хотел посмотреть, как она живёт. Но надо сказать, такого аскетизма я не ожидал. Ни плакатов с Юрой Шатуновым, ни плюшевых мишек, ни всяких финтифлюшек, которые так нравятся девочкам, у неё не оказалось. Письменный стол, на нём аккуратная стопка учебников и настольная лампа, кроме стола ещё — шкаф, диван, полки с книгами. Единственное, что цепляло глаз — это пианино. Надо будет попросить потом, чтобы она сыграла мне и спела.

Я уже и детские фотографии её посмотрел (она там забавная!), и спросил всё, что пришло на ум, но всё равно тянул, не мог решиться. А потом… потом как-то так само собой получилось, что мы стали целоваться, ну и… снова переспали. Я ведь всегда подозревал, что за её внешней холодностью бушуют страсти, но даже не надеялся, что она окажется настолько чувственной. Чёрт, она просто с ума меня сводит! А какая она нежная, какая красивая — любуюсь и не налюбуюсь.

Только вот после такого откровенничать о своём тёмном прошлом стало совсем неудобно. Я подумал, что стоит немного отвлечься, расслабиться, а там уж… Попросил её ещё раз накормить меня, голодного, а сам пока решил собраться с мыслями, ну и с духом. Потому что всё равно внутри свербел страх, что она не захочет больше меня видеть. Не захочет со мной разговаривать. Прогонит… А если так, то… то даже не знаю. Она ведь уже вросла в меня — часу не проходит, чтоб я о ней не думал.

Я бездумно взял со стола первый попавшийся учебник, полистал. Это был какой-то сиюминутный порыв, но мне вдруг так живо представилось, что вот она сидит на уроке, скучает, затем открывает учебник и неожиданно видит мою надпись: «Эм, я тебя люблю. Эш». Я ведь наверное никогда такого ей не скажу, глядя в глаза. Просто не смогу. Язык не повернётся. А вот написать могу. Она прочтёт, улыбнётся и вспомнит обо мне. И ей станет приятно, ну… надеюсь. Во всяком случае, она об этом узнает, и мне не придётся краснеть и заикаться.

Интересно, на каком они сейчас параграфе? А то не угадаешь, напишешь не туда, так она и не найдёт. Собственно, необязательно писать в учебнике, можно ведь и в тетради. Там-то она точно обнаружит. Я выудил из стакана остро отточенный карандаш, раскрыл тетрадку, ещё и разволновался вдруг не на шутку. Потом смотрю — а в тетради совсем не учебное, а вообще не понять что:

1. Хочу познакомиться с Б.Г. Я познакомлюсь с Б.Г.!

2. Хочу иметь фотографию Б.Г. У меня будет фотография Б.Г.!

3. Хочу…

И всё в таком духе. Только я не понял, что это за Б.Г.? Борис Гребенщиков, что ли?

Фигня какая-то. Я стал листать дальше. И там это Б.Г. на каждой странице.

Я ещё не вник, не успел ничего понять, а на душе уже стало так муторно и тягостно, как бывает, когда предчувствуешь беду. Открыл последнюю запись, а там: «Видела Б.Г. сегодня два раза. Один раз перед уроками, он стоял на крыльце со своими одноклассниками. Второй — тоже не лучше. Был он с Шаламовым. Никак к нему не подойти. Никак не заговорить. Прошло уже две с лишним недели, а я ни на шаг не приблизилась к своей цели. Мы с ним даже не здороваемся! И этот Шаламов — везде и всюду. Он меня ужасно бесит. Мало того, что мне мешает, так ещё и вечно такая самодовольная физиономия, как будто он всерьёз считает, что я тоже по нему сохну. Идиот, знал бы, что он мне интересен только как друг и одноклассник Б.Г. Жаль, что тогда у Светки с ним ничего не вышло — если бы они задружили, так бы хоть через него была возможность с Б.Г. познакомиться…»

С минуту я таращился в тетрадь действительно как идиот. Внутри всё заледенело, но мозг просто отказывался верить. Этого просто не может быть! Она не могла такое написать. Это же моя Эм, моя Эмилия, которая полчаса назад сама меня поцеловала. Но, блин, это, вне всякого сомнения, её почерк — я сличил с другой тетрадью.

Стало трудно дышать. Если бы она меня сейчас выгнала, не захотела больше разговаривать, сказала бы, что ей плевать на меня — и то не было бы так больно. А вот это… у меня даже слов не находилось. Я брезгливо отшвырнул тетрадь. Потом всё же вложил в учебник. Пусть лучше она не знает, что я всё знаю. Не хочу, чтобы поняла, что она меня… даже не знаю, что со мной сделала… Мне казалось, она меня просто убила, только я почему-то жив.

Пока Майер возилась в ванной, я оделся и ушёл. Я не мог её больше видеть. Не мог выносить её. Не мог находиться с ней рядом. От одной мысли, что она так ловко лгала и притворялась, все внутренности скручивало. Грудь как в тисках сжало — ни вдохнуть толком, ни выдохнуть.

Хотелось рвать и метать, крушить и ломать всё, что ни попадя, но ограничился лишь тем, что со всей дури хлопнул подъездной дверью. Какая же она сука, эта Майер! Невинность из себя строила. А сама такая расчётливая и лживая.

И кто вообще этот Б.Г.? Тут вдруг меня осенило — это же Боря Горяшин! Несчастный тихоня. Рыцарь, блин, печального образа. И она мечтает об этом тюфяке? Да как он вообще мог ей понравиться? Бесхребетный тюлень. Ну я тоже молодец. Вот уж точно — идиот, раз на всё это повёлся. А далеко она пойдёт. Вот такими окольными путями к нему подбирается? Даже переспать с «идиотом, который её бесит» не побрезговала. Хотя… это дело ей самой понравилось, тут она точно не притворялась, я же чувствовал. Но всё равно остального это не отменяет. И мне даже представить страшно, что творится в её голове. Я думал, там отец — псих, а там, видать, вся семейка ненормальная. Но блин, как же это всё невыносимо.

Ненавижу её. Мне ещё никто и никогда так не гадил в душу, как она. Ненавижу! Я ещё никому и никогда не хотел сделать больно так, как ей, но решил, что лучше просто буду её не