Сжигая запреты (СИ) - Тодорова Елена Страница 64

Я, как обычно, быстро накидываюсь. При том успеваю попробовать все. Маринка же, на удивление, особого рвения к еде не проявляет. То у Тёмыча сына забирает, то у Бойки дочку утаскивает. Возится с ними и все чаще умилительно вздыхает.

– Дети – это так вкусно, – мурлычет, прижимаясь носом к пухлой щеке Кирюхи.

Я только наблюдаю. А верняк сказать, подвисаю на них. От восторга внутри что-то клинит, и мгновение спустя уже раскидывает за грудиной искрами. Пока не знаю, каково выстраивать контакт и налаживать связь с ребенком, но мне определенно нравится смотреть, как это делает Маринка.

Молчу, пока она не возвращает кряхтящего в поисках пропитания Кирюху Лизке. Нюта к тому времени сладко спит у Бойки на плече, а все старшее поколение уже разошлось по комнатам. Значит, у меня появляется возможность бессовестно умыкнуть свой личный «сундук со сказками» на ночное рандеву по священной даче Чарушиных.

– Бильярдную просьба не занимать, – бросает нам вдогонку Тёмыч.

Я машинально оборачиваюсь и ненарочито ловлю, как краснеет после этой фразы Лизка. Что у них там за прикол, досконально не врубаюсь, но, соррян всем праведникам, догадываюсь. Не сдержавшись, подмигиваю и ухмыляюсь.

– Мы на цоколь. К бассейну. Поплаваем. Надо раструситься.

Смешки, которые в этот момент выдают все эти падлы – мои лучшие друзья, не то чтобы реально смущают, но каким-то теплом все же наполняют.

– Вы двое с детьми, – обращаюсь на подъеме к привилегированной касте, – я буду молиться, чтобы ваши малышата крепко спали. А вы двое без детей – идите и делайте их.

Под хихоньки и общий рокот парирующих голосовых, салютую остающимся и, наконец, провожу Маринку через дверь.

Спускаемся на цокольный этаж, как я и планировал. Однако в бассейн моя брюхатая кобра лезть отказывается.

– Ты захмелел, что ли? – попискивает и смеется, пока зализываю ей шею. – Что за идеи среди ночи? Я не хочу плавать, бр-р… Вода, наверное, прохладная.

– А что ты хочешь? – бомблю с придыханием.

– А ты что хочешь? На самом деле, что хочешь? Не плавать же…

– Прямо сейчас? Прямо сейчас я хочу просунуть руку тебе между ног и проверить, как там дела у моей писюхи.

Присасываюсь к Маринкиным сочным губам, только она снова хихикает и мешает от души целовать.

– Дела? Какие у нее могут быть дела, Дань?

– В обычной жизни: писать и трахаться. Но недель через двенадцать нам с ней исключительно важная миссия предстоит. Надо начинать срочную подготовку.

– Что? – со смехом фыркает. – Каким это образом, интересно? Ты точно пьян, Дань.

– Я не пьян, Марин. Я люблю тебя. И я счастлив, – заявляю архиважным тоном. Дальше и вовсе полный каламбур получается: – К счастью, никто не может мне запретить тебя любить так.

– Как так?

– Так, – скручиваю, чтобы нормально ее зализать.

Наконец, она охотно поддается. Закидывает мне за шею руки, жмется изо всех сил и ласкает в ответку, пока голова кругом не идет.

– Пойдем тогда в джакузи, м? – выдаю, когда разлепляемся, чтобы втянуть кислород. – Я настрою все до нужной температуры, Марин…

– Пойдем…

Когда уже переодеваемся и забираемся в бурлящую теплую воду, меня самого вдруг веселье разбирает.

– Тихо ты, Бог… – хохочет Чаруша, когда я случайно сваливаю стоящий на борту ванной стакан. – Развалишь тут все…

– Давай… – смеюсь, окружая ее хрупкое тело своим. – Давай все разъебашим, Динь-Динь.

– Даня… Ты… Даня… – повизгивает, но уже от удовольствия. Млеет моя кобра. – Дань, ты – отражение моего внутреннего мужика, знаешь?

– Чего? – хриплю, кусая под ухом. – Какого еще мужика, Марин? Ты, блядь, девчонка. Самая натуральная девчонка, твою мать, – скользнув ладонью ей между ног, сминаю эластичную полоску ткани, чтобы пробраться под трусы. Контакт, и я рычу: – Моя ебабельная писюха.

– Ох, Данечка… Боже… Ты – мой анимус, а я – твоя анима, понимаешь теперь?

– Блядь, Марин… – вздыхаю неосознанно тяжко. Какой-то груз слетает, когда догоняю, что за тему она затронула. Анимус – бессознательная мужская часть психики внутри женщины, анима – женская внутри мужчины. – Понимаю, Маринка.

– Согласен?

Анима отвечает за чувства. Если мужчина отвергает эту часть психики, его эмоциональный фон деформируется. Он не может любить, сострадать и даже дружить. Он не способен на нежность, не умеет быть верным. Это, как бы странно не звучало, ни хрена не мужественно. Это потеря души, тупая раздражительность и сопливая капризность – все вкупе крайне убого.

Так что, да…

– Согласен.

Даже без похоти Маринка по всем параметрам внутри меня откликается. А я – внутри нее. Извращаем, конечно, теорию Юнга на свой манер. Но тут уже даже удивляться смысла не вижу. Главное, что мы чувствуем.

– Данечка…

– Маринка… Сядь на борт, маленькая… – озвучиваю и лично ее туда приземляю. – Раздвинь ножки… Закидывай мне на плечи… – опять же сам все делаю. Скользнув одурело-голодным взглядом по своей любимой писюхе, поднимаюсь к животу. Он у нее хоть и не огромный, но все же выпирает Даринка в форме той самой дыньки уже прилично. – Удобно тебе?

– Удобно… – выдыхает Марина незамедлительно.

– Ничего не мешает?

– Ничего…

– Спина не затекает?

– Рр-р-р… Даня!

– Че?

– Приступай!

– Приступаю, чаровница, бля…

50

Играем дальше, Данечка? Придумай новую сказку!

© Марина Чарушина

– Какой у тебя срок? – выдает Лия несколько неожиданно, буквально перебивая меня на полуслове. Ловлю ее сосредоточенный взгляд на своем животе и машинально провожу по нему ладонью. – О, извини, если это неприемлемо, – спохватывается, нервно взмахивая руками. – Я немного теряюсь во всех этих социальных рамках и допустимости некоторых вопросов. Слишком откровенная, как говорит Фильфиневич. Это правда! Хоть я никогда не признаюсь при нем…

Лия говорит все быстрее, жестикулирует эмоциональнее. Кажется, вот-вот у нее закончится кислород, а она забудет вдохнуть.

– Двадцать восемь недель, – спокойно останавливаю поток ее речи. Когда она переводит дыхание и фокусирует на мне взгляд, добавляю: – Все нормально. Для меня так точно. Это не засекреченная информация, – подмигивая ей, смеюсь.

Все собравшиеся на моей прощальной вечеринке леди поддерживают столь же легкими и теплыми смешками. Леди, потому что гуляем мы на даче, и с нами Ингрид, а если уж обобщать, то именно она задает тон.

Могла ли я когда-нибудь представить, что мой девичник будет проходить вот так? В домашней обстановке, с минимумом алкоголя, без чертовых стриптизеров, конкурсов и разговоров на грани фола, под хиты пятидесятилетней давности и с бабулей моего будущего мужа?

Да ни в жизнь!

Если бы не Кирюха с Нютой, здесь бы была и моя мамочка. Но она решила дать нам «порезвиться без детей». Офигеть веселье! Еще полгода назад от таких перспектив я бы попросту застрелилась!

А сейчас вот сижу на диване, вокруг меня взрыв из различных белых цветов и золотистых шаров, а я в состоянии абсолютного счастья наглаживаю свой остренький, то и дело приходящий в движение, живот. Наша с Даней девочка вовсю показывает характер. Но меня это, как и всегда, приводит в восторг.

– О-о, – протягивает Лия. Замечаю, как розовеют ее щеки. – Я думала, что меньше. Впервые вижу такое аккуратное пузико, – сверкает глазами, как бы подтверждая, что это такой комплимент. – Там, наверное, принцесса… Ну, в смысле, я, конечно, в курсе, что это девочка. Тоха транслирует постоянно! Сейчас имею в виду, что очень нежная, должно быть, малышка зреет.

– Оу, – восклицаю я. – Не-е-е-ет, – со смехом качаю головой. – Ее габариты – это маскировка. Там настоящий чертенок! Уверена, она нам всем фору даст! Хочешь ощутить, как боксирует?

– А можно?

Стеснение – это то, что на лице Лии видеть действительно странно.

Кивнув, ловлю нерешительно зависшую в воздухе кисть. Едва притягиваю ее к животу, будущая Фильфиневич удивленно взвизгивает. И тут же смеется. А за ней и мы.