Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 65

Однако мы с Нейлом разные люди. У него есть замечательная привычка видеть все в черном и белом цвете и твердо верить, что Господь всегда на его стороне — шедевр англосаксонского самообмана! Или он на самом деле так думает? Можно ли с умом Нейла — а он определенно не дурак — быть таким дураком? Иногда я думаю, что он воздвигает этот англосаксонский фасад для своей защиты. Иногда я думаю, что он слишком напуган, чтобы созерцать мир, где Бога нет, или мир, в котором Бог, если он существует, враждебен… Но теперь я впадаю в метафизику. Я должен остановиться. Ты поняла, что я пытался тебе сказать, Алисия, моя дорогая, или я просто произнес бессмысленную речь?

Я налила нам обоим немного виски, взяла его руку в свою и нежно сказала:

— Расскажи мне о твоей прекрасной гостинице.

На следующее утро после нашего разговора ко мне приехала Вики. Я заканчивала просматривать дневную почту и передала ее моей секретарше, чтобы она ответила, и одобрила два меню, которые моя экономка представила мне для предстоящих званых обедов, и написала еженедельное письмо Себастьяну. Приказав принести кофе в гостиную, где были радиоприемник и телевизор, я закончила аранжировку цветов в золотой комнате и приготовилась расслабиться в течение получаса за просмотром дневного сериала.

Лакей впустил Вики в дом, когда я пересекла холл.

— Алисия! — воскликнула она. — Ты занята? Я просто решила заглянуть к тебе.

Она выглядела более привлекательно, чем когда-либо. Ее волосы были недавно уложены, на ней было новое синее пальто, которое я никогда раньше не видела. На ее щеках горел слабый румянец. Ее серые глаза сияли от счастья. Внезапно я почувствовала себя старой и скучной.

— Ох, как я рада видеть тебя, дорогая! — сказала я. — Не хочешь ли кофе? — Я повернулась к лакею. — Я только что заказала кофе, позаботьтесь, чтобы хватило на двоих, и принесите, пожалуйста, в золотую комнату.

— Я собиралась приберечь новость до вечера, когда папа вернется домой, — сказала Вики жизнерадостно, — но я просто не могла ждать! И поэтому я забежала к папе в банк и рассказала ему, он прямо весь задрожал, но первое, что он сказал, было: «Дорогая, расскажи Алисии, она будет так рада!» Тогда я собралась позвонить тебе и затем решила: нет, я пойду на Пятую авеню и удивлю тебя…

Мне хотелось посмотреть продолжение дневного сериала. Удалось ли сестре героини в точности установить, кто отец ее ребенка? Я вдруг подумала, что реальная жизнь намного менее интересна. Девушки, по-видимому, всегда точно знают, когда они забеременели, а гордого папашу обычно можно сразу вычислить.

— …Таким образом, я выскочила из дома, поймала такси…

Когда мы вошли в золотую комнату, я заметила, что севрские часы опять остановились. Я была раздосадована. Я специально приказывала Каррауэйю напоминать новому лакею, чтобы он заводил часы ежедневно.

— Все это кажется очень увлекательным, дорогая, — сказала я. — Надо ли понимать, что…

— Да! У меня будет ребенок! Ох, Алисия, разве это не самая удивительная новость, которую ты могла когда-либо себе представить! — сказала моя сияющая падчерица и бросилась мне в объятья.

— Это прекрасно, дорогая! — я посмотрела на неподвижные часы.

Для Вики время летело вперед в безрассудном пульсирующем вихре, но для других оно давно остановилось, и общество застыло под своим колпаком, защищавшим его от пыли.

— Я очень рада, — сказала я. — Поздравляю! Когда…

— В апреле следующего года!

— Идеально! Весенние крестины всегда так прекрасны. Я должна сшить крестильную рубашку! — Я подумала, что говорю все правильно, но мне трудно быть уверенной в этом, потому что в моей голове все смешалось. — А как Сэм? — спросила я, как раз вовремя вспоминая о нем.

— Трепещет от восторга! На седьмом небе!

— Да, разумеется. Конечно, так и должно быть! — Уголком глаза я увидела, как Каррауэй вошел с кофе. — Каррауэй! — сказала я. — Севрские часы опять стоят. Я очень недовольна.

— Стоят, мадам? Я лично сейчас же внимательно их посмотрю. Возможно, тщательный осмотр или чистка…

— Заводить, вот все, что требуется, Каррауэй, как вам хорошо известно. Нет, не делайте этого сейчас. Я занята с миссис Келлер. Зайдите позднее.

— Как пожелает мадам. — Каррауэй вышел с видом мирского смирения, как будто он грустил по английской аристократии, которой он служил перед войной. Я презирала себя за проявление мелочной раздражительности, но, к счастью, Вики едва ли это заметила; как обычно, она была полностью занята собой.

Я пила кофе, слушая с улыбкой ее болтовню и пытаясь не думать о тех давнишних временах, когда я была какой-то особенной, Алисией Блейс Фоксуорс, талантливой, удачливой, единственной. Боль стала внезапно такой острой, как нож мясника. Я ненавидела себя за то, что не смогла удержать нож в ножнах, и чем больше я ненавидела себя, тем невыносимее становилась боль.

— Дорогая, мне так не хочется уходить, — сказала я, — я бы хотела говорить с тобой целую вечность, но у меня встреча за ленчем.

Вики быстро вскочила.

— О, конечно! Я забежала только на несколько минут, но, пожалуйста, приходите с папой к нам сегодня вечером, мы устроим необыкновенный ужин!

— Благодарю, дорогая, это очень мило. К семи? — я не имела представления, чем Корнелиус собирался заниматься этим вечером, но я смогу выяснить это позже. Моей основной задачей сейчас было избавиться от Вики до того, как она сможет понять, как я холодна и равнодушна, и, проводив ее к парадной двери, я обняла ее так тепло, как могла.

— До свидания, дорогая… Очень благодарна за то, что ты забежала к нам… Я так счастлива за тебя… — Мой голос задрожал. Я отвернулась.

— Спасибо, Алисия… — В голосе Вики слышалось изумление.

Я поняла с облегчением, что она приняла мои чувства за проявление женской сентиментальности, и была этим тронута.

— До вечера. — Я уже поднималась вверх по ступенькам, и, хотя она кричала что-то мне вслед, я не обернулась. Так или иначе я успела закрыть за собой дверь моей комнаты, и только тогда разрыдалась, и чем больше я плакала, тем больше я презирала себя, и чем больше я презирала себя, тем сильнее лились слезы. Пока я пыталась совладать с собой, моей единственной мыслью было, что, если кто-либо когда-нибудь узнает о моей позорной зависти, я наверняка умру со стыда.

Но никто бы об этом не узнал. Никто ко мне больше не пришел. Я была реликтом мертвого мира, подобным севрским часам, реликтом, которым люди восхищаются, но никогда до него не дотрагиваются, реликтом, отгороженным от мира стеклянным колпаком, который никто в настоящее время не дает себе труда приподнять.