Кимберли Кейтс - Нежная лилия Страница 70

«Я готов сразиться с самым страшным драконом, лишь бы осушить твои слезы, сестричка, — думал Нилл. — Если бы я мог, то с радостью избрал бы другой путь, но твоя безопасность мне дороже всего».

Может быть, в один прекрасный день он и сможет сказать ей об этом, но не сейчас. Пока в сердце Фионы есть место только для ее собственной боли. Не сумев сохранить Дэйр, душой она все еще принадлежит ему. Пальцы Фионы судорожно сжимали комок земли, украдкой взятой с огорода, в который они с Кэтлин вложили так много надежд.

Нилл почувствовал, как непрошеные слезы подступают к глазам. Может быть, оно и к лучшему, что мать так и не поняла до конца, что происходит, устало подумал он. По крайней мере она не одна — призрачная тень любящего мужа всегда стояла за плечом Аниеры.

Остальные были не так счастливы. И хотя им достаточно было только протянуть руку, чтобы коснуться близкого и родного человека, казалось, их разделяет пропасть.

Только у Кэтлин хватило мужества попытаться преодолеть эту бездну. Дважды он чувствовал, как ее пальцы робко коснулись его руки. Он сделал вид, что не заметил, каждый раз притворяясь, что перепуталась узда коня. Сейчас он меньше всего нуждался в утешении.

Терзаясь угрызениями совести, гневом и чувством острой вины, Нилл, казалось, даже находил в этом какое-то мрачное удовольствие. Он виноват во всем, даже в несчастье, постигшем мать и сестру. Все потому, думал он угрюмо, что ему не хватило смелости нести свое бремя в одиночку, и когда над головой нависла смертельная опасность, он вообразил, что Дэйр станет для него землей обетованной. А в результате месть Конна может пасть на тех, кого он любит больше всего на свете. И вот сейчас они бредут вперед под проливным дождем, нищие, а впереди их ждет голод. Мысль о том, что сестра и мать героя Гленфлуирса будут вынуждены побираться под окнами или копаться в объедках, как бродячие собаки, сводила его с ума.

А ведь еще совсем недавно Фиона чувствовала себя богатой. У нее был свой дом, земля, тайны которой она хорошо знала, да и сама она была плоть от плоти этой древней земли, настоящей дочерью Дэйра, созданием ветра и дождя. Среди стен замка, которые в незапамятные времена возвели ее предки, закалилась ее душа, жизненные силы били в ней ключом в ритме древнего ирландского танца.

В эту минуту Нилл невольно почувствовал зависть к сестре. Ни честь, которую он завоевал в бесчисленных битвах, ни самые славные из его подвигов, ни острое наслаждение, которое он испытывал всякий раз, когда мужеству его был брошен вызов, — ничто не могло сравниться с тем богатством, которым обладала Фиона. Она принадлежала Дэйру так же, как прибрежные скалы — морю.

Обрел бы и он в конце концов это сокровище, если бы нашел в себе мужество вернуться в Дэйр навсегда? Или оно больше для него недоступно? Возможно ли, что любовь к этой земле, кроющаяся где-то в потайном уголке его души, ждет своего часа, чтобы проснуться? Слишком поздно, промелькнуло вдруг у него в голове.

Слишком поздно для него. И слишком поздно для матери и для сестры. Слишком поздно для женщины, которая терпеливо шагала рядом с ним, чьи глаза были полны грусти и сочувствия.

Кончики пальцев ее снова робко коснулись его рукава, и Нилл почувствовал острый укол стыда. Он украдкой покосился на нее, и Кэтлин ужаснулась — в глазах Нилла застыли боль и отчаяние. Поняв, какая мука терзает этого мужественного и гордого человека, Кэтлин вздрогнула и отшатнулась, точно обжегшись.

— Нилл, — тихо прошептала она. — Смотри — кто-то едет нам навстречу.

Каждая мышца его напряглась, предупреждая об опасности. Нилл натянул поводья, заставив коня остановиться.

— Фиона, Кэтлин, возьмите маму и спрячьтесь вместе с ней в кустах. Только поторопитесь!

Он прекрасно знал, что сестра и ухом бы не повела, повстречайся им хоть все войско Конна. Только страх за мать заставил девушку поспешно соскользнуть с лошади и помочь Аниере спуститься на мягкую от дождя землю.

Аниера покачнулась, и у Нилла сжалось сердце — он понимал, насколько она измучена после стольких часов в седле.

Кэтлин потянула его за рукав:

— Нилл, кто бы это ни был, он наверняка заметит наши следы. Что придет ему в голову, когда они вдруг оборвутся?

— Будь оно все проклято! Боюсь, ты права! — вынужден был признаться Нилл.

Повинуясь инстинкту воина, он приказал матери и Фионе держаться позади, заслонив их собой, будто щитом, и велел Кэтлин надвинуть пониже капюшон.

— Ничего не говорите, — предупредил он женщин. — Если он о чем-нибудь спросит — мы едем, чтобы поспеть на свадебный пир. Твоя сестра выходит замуж. — Он кивнул головой в сторону Кэтлин. — И ради твоего милосердного Бога, женщина, постарайся, чтобы он тебя не разглядел, иначе…

— Иначе кто знает, какие несчастья может это повлечь за собой? — закончила Кэтлин вместо него.

В ее голосе слышалась боль, и сердце Нилла дрогнуло.

— Наверное, твой тан был прав, когда называл меня проклятой, — прошептала она, встретившись с ним взглядом. — Таким проклятием я и стала для тебя. И для твоей семьи.

— Не смей никогда так говорить! — вспыхнув от ярости, закричал Нилл. — Это неправда!

— Разве? — почти спокойно спросила Кэтлин. — Из-за меня замок Дэйр потерян для вас. Чувство чести никогда не позволит тебе вернуться назад к тану, пусть даже он и поверит, что меня уже нет на свете. А если до него дойдет, что я жива, тебя станут преследовать, как и меня. Может быть, даже убьют.

На скулах Нилла заходили желваки. Рука привычно нащупала тяжелую рукоятку меча. Он знал, что сделает все, чтобы защитить свою семью — Кэтлин с таинственно поблескивающими глазами, Фиону, такую юную, такую гордую и мужественную, и нежную, кроткую мать, которую он когда-то старался забыть.

Нилл вдруг понял, что боится. Не так ли чувствовал себя и отец в тот далекий страшный день, когда во двор Дэйра ворвались воины Конна? — промелькнуло у него в голове. Невозможность спасти тех, кого ты любишь, леденящий страх за их жизнь, куда больший, чем если бы он боялся за себя самого, — вот что испытывал Нилл.

Стиснув кулаки, он молча ждал, и вдруг неожиданно на него снизошло прозрение. Он понял, почему до сих пор жил, всегда спеша куда-то, вечно торопясь навстречу опасности. Как ни странно, эта мысль никогда не приходила ему в голову, хотя Нилл прекрасно отдавал себе отчет, что не стремится ни к славе, ни к почестям. А о том, чтобы имя его навеки осталось в балладах бардов, он и вовсе не думал.

Просто он бежал. Бежал, чтобы не дать кому-то возможность полюбить его. Потому что если ты никого не любишь, то тебе нечего терять. Однако теперь бежать было уже поздно. Этих трех женщин, что сейчас робко жались к нему, он любил всей душой, любил так, что с радостью отдал бы за них и жизнь, и кровь — всю, до последней капли.