Наталья Миронова - Возраст Суламифи Страница 71

Лина смотрела на него со страхом и восхищением.

– Я не все поняла…

– Долго рассказывать, – отмахнулся Понизовский. – Давайте-ка я вас, Линочка, домой отвезу, раз уж все так удачно сложилось.

Они вышли из здания, он помог ей сесть в машину.

– Старик у них в семье вожак, – снова заговорил Понизовский, трогая с места. – Альфа-пес. Женщин он вообще за людей не считает, сына в грош не ставит, внука тоже. А ведь это он их такими сделал. Мне и Влад, и его отец напоминают… Знаете, бывают такие карликовые деревца?

– Бонсай, – подсказала Лина. – Терпеть не могу этих уродцев. Деревья должны быть большими. По определению. А бонсай – это издевательство над природой.

– Согласен, – кивнул Понизовский. – А теперь представьте, что в карликовом виде вырастили не дерево, а человека.

– То есть вы хотите сказать, что Влад и его отец – жертвы?

– В определенном смысле да.

– Нет, – решительно покачала головой Лина. – У человека всегда есть выбор. Они ж не в Северной Корее выросли! Видели, как вокруг люди живут, книжки читали… Вот, к примеру, ваша мать. В той же семье росла, но из нее же не удалось сделать бонсай, верно?

– Верно.

– А теперь они хотят изуродовать моего сына. Компрачикосы. Человек, который смеется.

– Надо вас с моим отцом познакомить, Лина. Это тонны ассоциаций – исторических, литературных, языковых… Вам понравится.

– Я с удовольствием… Только потом, когда все утрясется. Пока что я сама трясусь. Мне страшно.

– Будем надеяться, что это конец. Я дядюшку припугнул. Вы не слышали, но мне-то в трубке было слышно, как он струхнул. Он в девяносто втором году продал одно здание в центре Москвы французам, а потом американцам. По-моему, они до сих пор с мэрией судятся.

– Но ему ничего не было, – с горечью заметила Лина.

– Его отец тогда был еще в силе, живо послал сыночка в глубинку, чуть ли не на Дальний Восток. И это не единственная его махинация. Правда, так грубо он уже не работал, но накуролесил много. Тут важно копнуть что-нибудь одно, а дальше такое потянется, только успевай записывать.

– Неужели вы с ним вместе учились? – спросила Лина.

– А кто сказал, что мы с ним вместе учились?

– Вы говорили… что один вуз кончали.

– А-а… Мы и правда учились в одном вузе, на юрфаке МГУ, только, когда я учился, он уже лекции читал. По марксизму-ленинизму. Мой папа называет это «Майн краткер курс»[21]. Вряд ли вы оцените шутку…

– Ну почему же? У меня прабабушка была старая большевичка. Мне все больше нравится ваш отец, Павел Михайлович.

– Очень приятно. Но, возвращаясь к нашему разговору, сам я скорее ровесник Влада. Лина, если еще что-то случится, звоните мне.

– А вы не отключайте мобильник.

– Простите. В суде приходится отключать, а вчера я так устал, просто из головы вылетело.

– Я звонила вам домой, вас не было.

– А я из суда сразу на дачу уехал, мне там легче думается. Кстати, на даче у меня тоже есть телефон, я вам дам номер.

Понизовский высадил ее у дома, попрощался, еще раз напомнил, чтоб звонила.

Когда Лина вошла в квартиру, дети были уже дома. Началась обычная вечерняя суета – покормить, искупать, сказку, приготовить чистую одежду на завтра, загрузить грязную в машину. Только после этого взрослым можно самим поужинать и заняться своими делами.

За ужином Лина рассказала Галюсе о встрече с адвокатом.

– Будем надеяться, что на этом все и кончится. Но ты, Галюсечка, не расслабляйся. Влад способен на любую крайность. Федор Иванович опять с тобой ездил?

– А как же! На машине!

– Понравилось тебе на машине ездить?

– Ой, понравилось… – призналась Галюся. – Как по небу плывешь.

– Вот и выходи за него, пока не передумал.

Но Галюся упрямо покачала головой.

– Надо сперва в этом деле разобраться.

– Да как в нем разберешься? – вздохнула Лина. – Так и будем жить под дамокловым мечом.

Но ей не хотелось жить в подвешенном состоянии. Она приказала себе не думать, не ждать, пока упадет пресловутый второй башмак.

Жизнь пошла своим чередом. Пару раз мальчики простужались, болели – стоит одному рассопливиться, как тут же вслед за ним заражается и второй. Это было нестрашно. Неделя дома – и оба выздоравливали.

Пару раз звонила Нелли. Тоже ничего особенного. Она все эти годы звонила время от времени. Вот и теперь, в первый раз позвонила просто так – пожаловаться на жизнь. Денег нет, квартплата непомерная…

– Есть вариант, – предложила ей Лина. – Продай эту квартиру, она миллионы стоит, купи поменьше. У тебя останется разница, притом немалая.

Нелли раскричалась в ответ.

– Ты что, не понимаешь? Я слишком долго дралась за эту квартиру! И теперь съезжать?

– Тогда не жалуйся, – ответила Лина. – Я тебе ничем помочь не могу, я одна двух детей тяну. Сколько можно повторять одно и то же? Хватит, надоело, меня работа ждет.

И повесила трубку.

Во второй раз Нелли позвонила с конкретным предложением.

– Нас с тобой приглашают сняться в телепередаче. На канале «Домашний».

И такое уже бывало раньше. Теперь Нелли не боялась тащить дочь на телевидение. Прямой эфир пропал начисто.

– Нас? – насмешливо переспросила Лина. – Ты иди, а я дома посижу.

– Передача называется «Мать и дочь».

– Ну извини. У меня других дел полно.

И опять Нелли перешла на крик:

– Ты хоть раз в жизни можешь что-то сделать для матери?! Для меня это реклама! Мне лишний раз показаться на экране – это шанс! Это деньги! Мне это нужно для работы, как ты не понимаешь? Между прочим, тебе тоже заплатят.

– Меня это не интересует. Пойди в «Женский взгляд», или в «Женские истории», или как оно там называется.

– Я уже была в «Женском взгляде». Мне нужно в «Мать и дочь».

– Неля, да какая ты мать? Не смеши. И вообще, не морочь мне голову. Никуда я с тобой не пойду. У меня работы полно.

Обычные досадные мелочи. Лина привыкла не придавать им значения. Но у нее сохранялось стойкое ощущение, что где-то за горизонтом, невидимо и бесшумно, разворачиваются войска противника. И она ничего не могла с этим поделать.

Первый пробный залп, который она позднее назвала пристрелкой, раздался в феврале. Вдруг позвонили прямо в дверь квартиры. Лишь много позже Лине пришло в голову удивиться, почему не по домофону. А пока она спросила «Кто?» и прильнула к глазку. Женский силуэт. Но бдительности терять не следует. На вопрос «Кто?» ей ответил дрожащий от слез голос:

– Откройте, пожалуйста, мне надо с вами поговорить!

Лина открыла.

На площадке стояла хорошо, чтобы не сказать роскошно, одетая молодая женщина. Жакет из золотистой норки, из-под него – широкая, мягкими складками юбка из шерсти букле «бутылочного» темно-зеленого цвета и замшевые сапожки на высоком каблуке, нелепые по московской слякотной погоде, но новенькие, ни единого пятнышка. На пышных белокурых кудрях заломленный набок, как у Марлен Дитрих, беретик. На носу темные очки, как у Нелли, с «туманными» стеклами.